Добывайки на новом месте

Нортон Мэри

Арриэтта быстро нагнулась и предупреждающе положила ладонь на руку матери, когда та, немного растрёпанная, снова появилась из-под гетры. Хомили прекратила напевать, и они обе напрягли слух. Ошибки быть не могло: до них доносился пока ещё далёкий плеск вёсел.

– Батюшки мои! – выдохнула Хомили, выпрямившись и уныло глядя перед собой.

Пальцы Арриэтты до боли сжали её руку.

– Тише, мама! Мы не должны паниковать…

Хомили слово «паниковать» доставило нестерпимую боль, и она с упрёком посмотрела на дочь. Арриэтта поняла, что мать готова возразить: она,

мол, никогда не паникует, не принадлежит к тем, кто волнуется по пустякам, а слово «спокойно!» всю жизнь было её девизом, поэтому покрепче сжала её руку. Хомили в результате сердито промолчала, безучастно глядя перед собой.

Спиллер мгновенно оказался возле Пода. Верёвка почему-то намокла, или кто-то слишком туго затянул узлы. В двух согнутых спинах чувствовалось отчаяние. Арриэтте вдруг стало стыдно, и, разжав пальцы, она обняла мать за плечи, успокаивая, прижала к себе. Хомили взяла дочь за другую руку и нежно сжала ладошку. Не время им ссориться.

Наконец верёвка развязалась. Они увидели, как Спиллер взял свой шест, оттолкнулся от берега под изгородью и вывел барку на середину ручья. Хомили и Арриэтта теснее прижались друг к другу, а Спиллер сильными уверенными движениями повёл барку против течения, вверх, навстречу плеску вёсел… навстречу опасности… Но зачем?

– Силы небесные… – прошептала Хомили.

А они двигались дальше, и их судёнышко слегка подрагивало под ударами невысоких волн. Тем временем плеск вёсел стал слышен лучше, и к нему присоединился какой-то скрежет. Хомили с широко открытыми глазами сидела молча, теснее прижавшись к Арриэтте, а та, чуть обернувшись, в отчаянии смотрела назад. Да, изгородь из колючей проволоки осталась позади, как и игрушечный городок, и их дом со всем, что было с ним связано. Куда, ну куда везёт их теперь Спиллер?

А они двигались дальше, и их судёнышко слегка подрагивало под ударами невысоких волн.

Вскоре они увидели, как вязальная спица, сверкнув в свете луны, перелетела через барку и опустилась в воду с другой стороны. Два быстрых глубоких удара Спиллера, и они скользнули в камыши у другого берега ручья. Впрочем, не столько скользнули, сколько врезались, потому что нос у судна Спиллера был квадратным.

Вдруг плеск приближающихся вёсел смолк. Похоже, тот, кто сидел в другой барке, услышал шум. Напуганная лягушка плюхнулась с камыша в воду, и снова стало тихо.

Внезапно Спиллер так резко развернул судёнышко, что Хомили и Арриэтта остались лежать, напряжённо прислушиваясь, но ни единого звука, кроме лепета медленно текущего ручья, до них не донеслось. Ухнул сыч, с другой стороны долины ему ответила подружка, и снова тишина.

Арриэтта осторожно поднялась и на коленях подползла к корме барки, намереваясь заглянуть за борт. Луна тут же осветила её лицо и – как ни грустно было это осознавать – всю корму их барки. Под и Спиллер оказались в более густой тени, их было едва

видно, но Арриэтта разглядела, что они как-то странно двигаются: то наклоняются, то выпрямляются, – и тут же поняла, что и барка идёт вперёд: упрямо, тихо, неуклонно. Под и Спиллер протаскивали их глубже в камыши. До Арриэтты донёсся сильный аромат сломанных стеблей перечной мяты и слабый запах коровьего навоза. Наконец их судно замерло, и опять всё стихло.

Арриэтта, теперь тоже оказавшись в тени, заглянула через борт. В просвет между сломанными и смятыми камышами ей по-прежнему был виден ручей, и она всё так же ощущала опасность.

– Может, это была выдра? – вдруг раздался удивительно близко голос, и Арриэтта с ужасом поняла, что он ей знаком.

Все добывайки замерли. Снова раздался скрежет и плеск, а затем ещё ближе прозвучал другой голос:

– Скорее, водяная крыса.

– Силы небесные! – ахнула Хомили в самое ухо Арриэтте. – Это же они, Платтеры…

– Да, я узнала, – еле слышно прошептала Арриэтта и добавила, заметив, что мать инстинктивно рванулась в сторону гетры: – Сиди тихо…

Потом они увидели лодку, плывшую по течению. Это был маленький ялик, тот самый, на котором Платтеры катали детей вокруг островка во времена «Чая на берегу реки». В ялике сидели двое. На фоне освещённого луной берега они казались большеголовыми и огромными. Вёсла в уключинах были подняты вверх. Более крупная фигура наклонилась вперёд. Снова раздался скрежет и плеск.

– Я никогда не думала, что ялик потечёт, Сидни, – сказал первый голос.

– Это и неудивительно: ялик пролежал всю зиму. Как только доски разбухнут, течь прекратится.

Опять скрежет и плеск.

– Ох ты, чёрт возьми! Что-то вылетело через днище. Кажется, это сандвичи с бараниной…

– Я говорил тебе, Мейбл, что это будет нелегко.

– Это были такие вкусные сандвичи, Сидни: с кисло-сладким острым соусом и овощами.

Голоса смолкли, и Арриэтта затаила дыхание, тревожно глядя, как ялик проплывает мимо.

Через некоторое время раздался тот же голос:

– Всё в порядке, Сидни: это были всего лишь крутые яйца.

И снова наступила тишина, которую нарушали только скрежет и плеск. Арриэтта повернула голову, увидела, как вдоль гетры к ним пробирается Под, приложив палец к губам, и послушно замерла.

Когда отец опустился рядом, они снова услышали плеск вёсел. Под, склонив голову к плечу, спокойно слушал, а спустя мгновение, воспользовавшись этим звуком, спросил:

– Они проплыли?

Арриэтта, пытаясь справиться с сердцебиением, кивнула.

– Значит, всё в порядке, – буднично сказал отец.

Арриэтта схватила его за руку.

– Ах, папа…

– Ну-ну, успокойся: всё уже позади. Слышишь? Они скоро поднимут вёсла…

И тут же до них донёсся стук вёсел, которые вынули из уключин, а вслед за ним – голос Мейбл, уже далёкий, но отчётливо слышный над ручьём:

– Потише, Сидни, прошу тебя, не то старый Потт услышит!

– Не бойся! – отозвался мистер Платтер. – Он глух, как телеграфный столб, да и спит давно: свет у него не горит. Я бы тоже пару часиков поспал…