Дочь дьявола

Коултер Кэтрин

— Господи, — с отвращением произнес Адам, — мне жаль человека, которому придется укрощать тебя!

— Укрощать! А как насчет бедных женщин, которым приходится выносить твои смехотворные капризы?

— Но, девочка, — вмешался Скарджилл, взмахивая трубкой, — ты могла бы по крайней мере позволить мужчинам думать, что они настояли на своем!

— Мужчин, — фыркнула Арабелла, распрямляя плечи и глядя на брата, — следовало бы выстроить у стены и расстрелять.

— Мужчины, дорогая сестрица, — издевательски протянул Адам, — тоже на что-то годятся, как ты непременно усвоишь, если когда-нибудь станешь взрослой и настоящей женщиной.

Перед глазами Арабеллы всплыло

лицо Эверсли, и девушка покраснела.

— Мне мужчины ни к чему, — отрезала она, однако румянец предательски залил шею, поскольку девушка прекрасно понимала: брат видит ее насквозь.

— Думаю, Скарджилл, — вздохнул Адам, откидываясь на спинку стула, — что на этот раз последнее слово осталось за мной.

— В таком случае удирай поскорее, парень, пока твоя сестрица не пришла в себя, — посоветовал Скарджилл, исчезая в саду.

Глава 3

Оран, алжирская провинция

Алессандро ди Феррари, известный в Алжире под именем Камал эль-Кадера, бея Оранского, опершись бронзовыми от солнца руками о выложенную мозаичными изразцами ограду дворцового сада, рассматривал две грозные крепости, одинаковые, как сестры-близнецы, расположенные по сторонам зеленой долины на высоких холмах. Пушки твердынь были направлены на гавань Орана, как бы предостерегая Европу и обещая защиту стоявшим на якоре кораблям. Сегодня там было не менее дюжины шебек, которые так ценят за скорость пираты и корсары. Среди них заметно выделялось неуклюжее торговое испанское судно; его хозяин явился заплатить ежегодную дань. До Камала доносились отрывистые команды — за крепостными стенами шло каждодневное обучение войска оранского бея. Погода была прекрасная, и безоблачное синее небо отражалось в гладкой поверхности Средиземного моря.

Теплый ветерок играл пшенично-золотистыми волосами Камала и сдувал мелкие капли пота у него со лба. Камал услышал нежное позвякивание колокольчиков, и лицо его озарилось улыбкой. Они напомнили ему о Елене, новой наложнице, подарке алжирского бея. Он вспомнил сегодняшнюю ночь, когда она лежала в его объятиях, мягкая и покорная, щекоча грудь смоляными прядями. Узнав, что она еще ребенком была захвачена людьми раиса [6] Хамили во время набега на итальянское побережье, Камал спросил девушку, не хочет ли она вернуться домой. Елена изумленно раскрыла глаза цвета темного шоколада и, поняв, что повелитель не шутит, разразилась слезами. Она почти не помнила ни родины, ни родителей. Милое, доброе дитя, но, как и остальные женщины гарема, необразованна, невежественна и с детства владеет только одним искусством — ублажать мужчин.

6

Здесь: капитан пиратского судна

Камал невольно нахмурился, удивляясь собственным недобрым мыслям, и тяжело вздохнул. Гибель сводного брата, Хамила, тяжким бременем легла на душу, и, кроме того, он устал, поскольку лишь вчера вернулся из Алжира, где исполнял должность вакиля аль-хариди — министра иностранных дел при бее. Поскольку Камал много лет прожил в Европе и знал три европейских языка, именно на него была возложена обязанность принимать консулов. Они обычно прежде всего удивлялись тому, что мусульманин говорит на их языке без помощи толмача-еврея, потом следовали вкрадчивые жалобы на пиратские набеги берберов. Он отвечал им так же любезно, прекрасно сознавая, что пиратство

не прекратится, пока европейцы не откроют порты берберским торговцам. Впрочем, даже эта мера не поможет. Для многих моряков это образ жизни, и к тому же набеги приносили немалое богатство ему самому и другим, включая бея. Его народ строго чтит традиции и вряд ли легко расстанется именно с этой.

Подобное умозаключение весьма тревожило Камала, поскольку можно было понять и европейцев, вынужденных в скором времени вступить в войну с Алжиром, Тунисом и Марокко… с тем миром, в котором он был рожден. При этой мысли его арабская кровь вскипела, однако Камал знал: западные страны больше не желают мириться с берберскими корсарами.

Он принял чужеземных консулов и, как всегда, направил их к хазандару, казначею бея, коварному старикашке, который, услышав отказ платить дань, просто улыбнулся, стараясь хорошенько запомнить непокорного.

Как и его сводный брат Хамил, Камал предпочитал иметь дело с частными лицами, такими, как итальянские торговцы, которые не могли обеспечить себе защиту военных кораблей. Они прекрасно понимали друг друга, и переговоры частенько заканчивались пиршеством, музыкой, а по ночам постели гостей согревали прелестные девушки. Зато богатые купцы твердо знали, что отныне находятся в безопасности даже от тунисских пиратов, чей повелитель забирал свою долю дани.

Камал снова вспомнил о Хамиле, который был для него лучшим отцом, чем сам Хар эль-Дин. Хамил помог его матери, некогда итальянской графине, убедить Хар эль-Дина позволить мальчику получить образование во Франции и Италии. Хамил считал, что это лучше поможет алжирцам понять чужеземных дьяволов. Именно гибель Хамила во время сильного шторма неподалеку от побережья Сардинии вынудила его вернуться домой, чтобы занять место брата. Старшая жена Хамила, Лелла, носила его ребенка, и Камал намеревался сделать все, чтобы малыш не забыл отца, могучего правителя, мужественного, сильного человека.

— Повелитель.

Камал обернулся, услышав тихий голос Хасана-аги, своего визиря.

— Пора?

— Скоро, повелитель. Сегодня вам предстоит вынести всего четыре приговора. — Хасан помедлил, небрежно теребя рукав халата из мягкой белой шерсти. — Один богатый торговец пряностями пожелал выразить вам свое почтение с помощью золотых пиастров.

— И даже не попытался сделать это исподтишка?

— Нет, повелитель.

— Покажи его мне, чтобы я мог получше рассмотреть человека, считающего, будто правосудие можно купить.

— Да, повелитель. — Улыбнувшись, Хасан уже шагнул было прочь, но тут же озабоченно нахмурился. — Ваша иочтенная матушка желает поговорить с вами, повелитель.

Поклонившись, он отошел, оставив Камала готовиться к появлению в большом зале, предназначенном для приема посетителей.

Прежде чем обернуться к матери, он одернул рубашку с широкими рукавами и кожаную безрукавку и поправил широкой пояс из мягкого красного сафьяна.

— Матушка!

— Да, сын мой.

Он послушно запечатлел поцелуй на нарумяненной щеке и легко перешел на итальянский:

— Вы здоровы?

— Да. Я слышала, как этот глупец Хасан рассказывал, что торговец пытался тебя подкупить.

— Хасан глупец? — переспросил Камал с напускным равнодушием. По возвращении в Оран он быстро понял, что мать ревнует к каждому, кто мог оказать на него влияние. Столь неукротимые собственнические инстинкты не переставали изумлять его, поскольку она знала сына так же мало, как тот — ее.

Джованна Джиусти, когда-то генуэзская аристократка, а сейчас мать бея Оранского, пожала худыми плечами.