Дочь Господня
Шрифт:
– Ой, ой, обидели юродивого! – презрительно хохотнула Оливия, уже отступая и остывая. – Мерзкий трус!
Успокаивающе поглаживая сотрясающиеся от рыданий плечи грешника, я напряженно думала. Так, значит, у нас появился новая важная улика – книга, написанная самим Сатаной. В какой же адской библиотеке и по какому читательскому абонементу можно получить сей увлекательный манускрипт?
В поезде, следующем до Венеции, мы взяли два купе, в том числе большое четырехместное. Психическое здоровье Великого грешника внушало мне серьезные опасения, и поэтому я не собиралась хотя бы на минуту выпускать из поля своего зрения этого
Оливия забралась на верхнюю полку, жалобно заскрипевшую под ее принципиально отвергающим диету телом, и мгновенно задрыхла, выдав напоследок разумную реплику о том, что утро по любому окажется мудренее этого пасмурного вечера. Но мне не спалось. Я насмешливо покосилась на толстую белокурую косу, свешивающуюся со второго яруса. Я оказалась права, подозревая, что возможность спокойно восстановить силы мне так и не представится. Громовые раскаты храпа валькирии музыкально концентрировались под потолком, обрушиваясь на нас бравурными кантатами органных фуг.
– В здоровом теле – здоровый дух! – обреченно признала я, окончательно распрощавшись с надеждой на отдых. – Или даже не дух, а целый духовой оркестр!
– Знойная женщина – мечта поэта! – понимающе улыбнулся де Монфор, возвращая мне крест. – Храни его, это очень ценная вещь!
– Какого поэта? – устало откликнулась я, автоматически вешая реликвию себе на шею.
– Да любого, – проказливо хихикнул Симон. – Взять хотя бы знаменитого Петрарку. И почему сейчас принято считать, что его возлюбленная Беатриче отличалась крайне деликатным телосложением? Видел я эту милашку – девица вполне героических пропорций. Абсолютно в стиле нашей бравой ангелицы. А еще знаменитая Дездемона, супружница вспыльчивого венецианского мавра. Уж слишком слащаво ее романтизировал этот английский поэтишка – Вилли Шекспир. Та еще баба была, немало она крови из Отелло попила. Здоровенная, как молодой дубок, и блудливая, будто кошка весной. Да какой там платок, любовниками они оказались с этим эгоистичным хлыщом Яго…
Но я не дослушала разглагольствований де Монфора, погрузившись в ироничные размышления об умственных способностях упитанных блондинок, у которых внезапные прозрения сменяются столь же внезапными приступами дремучей глупости… В этой связи я вспомнила, как недавно мы сидели в привокзальном ресторане Турина, коротая время за сильно припозднившейся трапезой. Оливия, только что слопавшая огромную порцию ризотто с грибами и внушительный кусок паровой телятины, равномерно распределяла свое неослабевающее внимание между тарелкой с копченой колбасой и блюдом с аппетитными эклерами. Я невольно восхитилась, заворожено наблюдая за обеими ее руками, синхронно движущимися наподобие лопастей снегоуборочной машины и загребающими пищу с умопомрачительной скоростью.
– Лив, – еле сдерживая смех, выдавила я. – А как же диета?
Ангелица снисходительно хлопнула ресницами.
– А я тут вспомнила, что читала в какой-то газетке про пользу раздельного питания. Вот, решила испытать на себе. Видишь же сама, – она
Нат тихонько прыснул в миску со спагетти.
– Так в желудке то все перемешивается, – неосторожно подал реплику тощий доходяга Симон, чахнувший над вегетарианским рагу.
– Заткнись, умник! – повелительно рявкнула валькирия, чуть не подавившись восьмым по счету пирожным. – Пока толстый сохнет, тощий – сдохнет. А я подыхать не собираюсь!
– Резонно, – хмыкнул совсем развеселившийся Нат. – К тому же ты сытая всегда благодушная и спокойная, что тоже фактор немаловажный. Особенно для тех, кто хочет выжить рядом с тобой! – и он лукаво подмигнул мне.
Приобретя неожиданного единомышленника в лице обычно скептично настроенного на ее счет юноши, Оливия менторским жестом воздела вверх увесистую суповую ложку и ударилась в философию:
– Вот скажи-ка мне, худобина, – обратилась она ко мне, – чего хорошего в этой твоей любимой японской кухне?
– Хм, чего, спрашиваешь… – я вяло погоняла по тарелке рисовый шарик суши, заказанного мной. – Полезная, низкокалорийная, нежирная…
– Вот, вот! – обрадовалась Оливия. – Конкретно про нежирную. То-то я замечала, что после твоего любимого суши через час опять есть хочется. Чуешь, к чему я веду?
– Не-а! – откровенно созналась я.
– А ты не задумывалась, почему все самураи такие злые, страшные и суровые?
– Не-а! – так и не догадывалась я.
– Да жрать они постоянно хотят! – с хохотом выдавил Натаниэль, утирая обильно струящиеся из глаз слезы. – Ай да Лив, всех уела на тему еды!
Я прикусила себе язык от неожиданности и замолчала. А что тут еще скажешь?
…– Так что береги этот крест и не рассказывай о нем никому! – усиленно втолковывал мне Симон. – Даже самым близким друзьям, даже этой своей упитанной блондинке. Не доверяю я что-то блондинкам! Изабо вон тоже белокурой была…
– Это ты о чем? – изумилась я, понимая, что, задумавшись, пропустила значительную часть рассуждений де Монфора.
– Да о твоем серебряном кресте, естественно! – сердито повысил голос Великий грешник, раздосадованный моим невниманием. – Не знаю, откуда ты его добыть умудрилась, но вещь это редкостная и имеющая огромную силу!
– Тише, – шикнула я, – Оливию разбудишь. Давай-ка излагай все подробно!
– А что тут еще излагать? – развел худые руки Симон. – Это знак эрайи – ангела смерти, способного общаться как с душами праведников, так и с неприкаянными душами и помогать им переправиться в лучший мир. Тому, кто владеет этой реликвией, всегда обеспечена помощь потусторонних сил. Вот только я не знаю, как им пользоваться…
Я потрясенно присвистнула:
– Ничего себе! А, может, кто-то знает о нем больше?
– Возможно и так, – согласился де Монфор. – Я тебе советую в Венеции непременно попасть в госпиталь Святой Анны и разыскать там трех престарелых монахов. Они вообще очень загадочные люди и знают много чего важного. Давай, запиши куда-нибудь адрес, а то мало ли что еще с нами случится…
– Сейчас! Мы ведь именно туда и собирались отправиться в первую очередь, – я полезла в свой маленький походный рюкзачок, надеясь отыскать там какой-нибудь завалящий обрывок бумаги и хотя бы карандаш, но моя рука неожиданно наткнулась на что-то необычное. – Упс! – я извлекла из недр рюкзака красивую записную книжку в кожаном переплете, украшенную затейливо выписанной монограммой «А и Д». – Ой, я же совсем про нее забыла!