Дочь моего друга
Шрифт:
Если я еще не разучилась любить...
— Арина, постой, — за спиной звучит взволнованный голос. Я бы его даже не узнала. Оборачиваюсь.
— Послушай, Феликс, я очень устала, — на самом деле я едва держусь на ногах. — Буду признательна если ты оставишь меня в покое.
Но он похоже не планирует. Обгоняет и преграждает дорогу.
— Арина, я не знал...
— Прости, забыла поставить тебя в известность, — отвечаю сухо, обхожу его и продолжаю путь. Но Феликсу явно неймется, он снова меня обгоняет
Дергаю рукой и отскакиваю в сторону.
— Оставь меня в покое, иначе вызову полицию.
Он стоит передо мной, перегородив дорогу.
— Постой, давай поговорим.
— Не о чем нам говорить, — не оставляю попыток его обойти. Он расставляет руки в стороны, но больше не делает попыток дотронуться.
— Феликс, — стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно более убедительно, — послушай, я не держу на тебя зла. Можешь не верить, но я тебя даже понимаю. Мой отец поступил плохо по отношению к тебе, ты отомстил. Все. Все, понимаешь? Давай на этом поставим точку.
— Это, — он сглатывает, — его ребенок? Ольшанского?
— Ну не твой же, — огрызаюсь, но тут же себя одергиваю.
Не стоит на нем отрываться. Это всего лишь восторжествовала вселенская справедливость, бумеранг прилетел обратно, и мы с Феликсом в этом процессе лишь играем отведенные роли. Но как быть с желанием расцарапать ему физиономию? Куда его деть?
— Я не собирался мстить твоему... — он замолкает, и я заканчиваю за него.
— Ребенку. Ты хотел сказать, моему ребенку. Это так сложно произнести вслух?
Феликс яростно растирает лицо, и я замечаю, что когда он не прячется за язвительной маской, то выглядит гораздо моложе. Сколько ему? Двадцать семь? Двадцать пять?
— Если бы я знал, я не стал бы тебя впутывать, — заявляет он со всей серьезностью, но я лишь устало пожимаю плечами.
— Это совершенно пустой разговор, и я не вижу необходимость его поддерживать. Знал, не знал. Это ничего не меняет. Я прошу тебя по-хорошему, уйди с дороги. Если не понимаешь нормальным языком, скажу иначе. Пошел к черту.
Он лезет в задний карман джинсов, достает кожаное портмоне, роется в нем.
— Вот, возьми, — выгребает все до единой купюры и карту, — я переведу туда деньги. Пин код четыре девятки.
Смотрю на купюры в его руке, выбираю десять долларов.
— Это чаевые, твои друзья забыли оставить. Благодарю, — обхожу его и иду дальше.
— Стой, ну пожалуйста! — в его голосе сквозит отчаяние. Оборачиваюсь.
— Мы все платим за свои ошибки, Феликс. Я заплатила, теперь твоя очередь. Откупиться не получится, я не возьму твои деньги. Каждый выгребает за себя. Повторяю, зла у меня к тебе нет. Но и счастья от того, что тебя вижу, я не испытываю.
— Арин, — он догоняет, протягивает написанный на клочке салфетки номер, — возьми, это мой телефон. Если понадобится помощь, обещай, что позвонишь.
Качаю головой, но Феликс вкладывает его мне в руку. Я очень хочу закончить эти препирательства, поэтому сую клочок в карман. Потом выброшу.
Перед тем, как развернуться, замечаю краем глаза, как он садится на корточки, прислоняется спиной к дереву и запрокидывает голову.
На миг даже проникаюсь сочувствием. Наедине со своими мыслями не всегда комфортно, иногда бывает очень даже невыносимо. Я это знаю как никто.
Но ни у кого из нас нет выбора. Единственный спутник по жизни, которого человек не выбирает и от которого невозможно избавиться, это он сам.
***
Сегодня я выходная. Мама с отчимом ушли на свое собрание, а мне поручили пожарить рис. Сажусь его перебирать — он должен быть рисинка к рисинке.
Рано, из окна еще веет прохладой. Надо будет потом сходить погулять к океану. Мне следует больше ходить, а то скоро превращусь в тыкву на ножках. Пока что мой живот напоминает мячик, но талия уже поплыла.
Мама говорит, судя по форме живота это будет девочка. А мне кажется, что родится мальчик. Он уже такой как его отец — неуемный, подвижный, задиристый.
Интересно, каким он будет, мой ребенок? Мне так не терпится поскорее на него посмотреть, что если бы можно было уснуть и проснуться перед родами, с радостью бы согласилась.
За окном слышатся шаги. Поднимаю глаза, и от ужаса хватаюсь за край стола.
По вымощенной дорожке, ведущей к дому, размашисто шагает Демид Ольшанский.
Глава 39
Арина
От нереальности происходящего размазывает. Сердце взмывает вверх и замирает на вылете.
Демид здесь.
Демид идет сюда.
Внутри живота ощущается несильный толчок, пальцы сжимают столешницу так, что белеют костяшки.
Он говорил, что не будет искать.
«Не стану, не бойся», — вот как он сказал. А сам нашел. Что это значит, и значит ли что-то для меня вообще?
И вместе с тем в груди зарождается несмелая надежда. А что, если?..
Я не перестала его любить и не переставала ни на одну секунду. И когда думала, что он заказал папу, тоже. Стыдилась, считала себя плохой и недостойной дочерью, но продолжала любить.
Демид считает, это я подбросила пистолет, оболгала его на допросе. Но что, если он, как и я, не смог разлюбить? Или сумел докопаться до правды. Или...
Откуда он мог узнать о ребенке? Рука привычно скользит вниз и нежно гладит живот.
Это твой папа приехал, малыш.
Я в свободной футболке, под которой живот не бросается в глаза. Но все равно инстинктивно придвигаюсь ближе к столу.