Дочь орла

Тарр Джудит

Внимание Аспасии привлекло лицо Генриха Баварского. Даже не само лицо, а его пристальный, напряженный взгляд. Он не был прикован к умиравшему императору, он следил глазами за наследником. И он напомнил Аспасии кота, который выслеживает добычу.

Исмаил вошел в часовню, когда священник приобщил умиравшего святых тайн. Тюрбан в священном месте, неверный, который оскверняет своим присутствием священное место, вызвали ропот собравшихся. Исмаил прошел мимо них, не удостоив их вниманием. С первого взгляда, как и священник чуть раньше, он все понял.

Однако он опустился на колени и проверил все, что должен был проверить. Казалось, его приход поставил последнюю точку.

Уходя, он сделал знак Аспасии, и она пошла вместе с ним. Ей не надо было объяснять: германский император должен был умереть среди германцев. Его сын был с ним рядом, он не плакал, он был бледен и потрясен. Императрица, которая не присутствовала на мессе и которой сообщили ужасную весть, поспешно пришла, протолкалась к нему и остановилась, качнувшись. Аспасии показалось, что она сейчас потеряет сознание. Но она была не из того теста. Она вывела всех из оцепенения:

— Неужели он должен лежать на полу, как собака! Ты, ты и ты — возьмите его, поднимите! Несите его в кровать.

Они подняли императора, как им было приказано, и понесли его в его комнаты. Он был еще жив, хотя это длилось недолго. Когда его проносили мимо Аспасии, она поразилась неземному спокойствию его лица. Он был похож на изваяние надгробия.

Оттон Саксонский, король германцев, император Италии и Германии, император Священной Римской Империи, умер в своей постели, когда закатилось солнце. Он умер с уверенностью, что Бог присмотрит за миром, который он покидал. Его жизнь прошла хорошо и кончилась хорошо.

Оттон-младший Саксонский, король германцев, наконец ставший настоящим императором Италии и Германии, вышел из тени своего великого отца. Ему предстояло осознать, что значит быть свободным.

Сначала он был совершенно потерян. Он был словно оглушен и мог только покорно подчиняться тому, что делала его мать. Она рассылала послания со скорбной вестью, отдавала распоряжения о траурной мессе, готовила траурный кортеж, который должен был сопровождать гроб с телом императора в Магдебург, где он желал быть похороненным. Младший Оттон должен был сопровождать гроб.

Но постепенно он приходил в себя, становился таким, каким был в Кведлинбурге. Наконец он стал осознавать, что он император. Один и единственный.

Впрочем, был некто, кто был с этим не согласен. Во время траурной мессы он не поднимал головы. Но Аспасии был слишком знаком блеск, который она видела в глазах Генриха Баварского. Она не могла его не узнать и не понять его смысл. Она видела этот блеск слишком часто в Византии в глазах знатных вельмож и лиц царской крови. Высоко вознесенные, они томились желанием стать еще выше. Это была жажда власти, и Аспасия знала, как она опасна.

Теперь, когда император Оттон Великий был мертв, Генрих Баварский будет претендовать на его трон. Он не особенно-то и скрывал свои намерения. Но Оттон пренебрег предостережениями

Аспасии.

— Генрих всегда был завистлив, — сказал он ей. — Но он не безумец, он не станет тянуться за тем, чего ему никогда не достать.

Аспасия рада была бы поверить в это. Но она не могла обмануться, слишком много она знала о власти. Может быть, это знала не она, а кровь, которая текла в ее жилах, — кровь царей, кровь владык. Она видела, что Генрих Баварский одержим жаждой власти и трона.

День, когда великий Оттон упокоился в своей гробнице, а Оттон-младший был возведен на трон, Магдебург отметил большим торжеством. Прощание со старым императором сменилось чествованием нового. Мрачная траурная скорбь скоро уступила место пьяному веселью. По кругу пошло разливанное море вина. Новый император задавал тон, напиваясь основательно и долго в память отца и еще основательней и дольше в честь обретенной свободы.

Когда Феофано поднялась, чтобы покинуть зал, он поднялся вместе с ней, тяжело опираясь на нее. Если она и была недовольна, она этого не показывала.

— Рим, — сказал он ей, но достаточно громко, чтобы слышали все в зале. — Новый Рим. Мы создадим его, ты и я, и наш сын после нас.

Она залилась румянцем под краской, которую несколько часов назад так тщательно накладывала Аспасия.

Оттон засмеялся и звучно поцеловал ее.

— Пошли, начнем! — Он сгреб ее в охапку, покачнувшись, поскольку Феофано была женщина не из миниатюрных, и вынес из зала под восторженный рев пьяных гостей.

Аспасия явно не уследила. Она уже давно подумывала ускользнуть, но не могла этого сделать, пока ее госпожа оставалась в зале. Ее уход предполагалось сделать торжественным, оставив императора предаваться разгулу вместе с другими мужчинами.

Феофано в зале уже не было, когда Аспасия, наконец, пробралась к выходу. Исмаил разъярится. Он запретил им пытаться зачать сына так скоро после тяжелых родов. Но Оттон явно не расположен прислушиваться к доводам если не врача, то хотя бы здравого смысла. Матильда снова была больна. Великий император умер. Продолжение королевского рода юный Оттон ставит под угрозу.

Она вздохнула и смирилась с неизбежностью. За запертой дверью они делали то, что должна делать королевская чета, и так, как должна это делать королевская чета. Как ученица врача, Аспасия не могла это одобрить, но, как царственная византийка, она все прекрасно понимала.

Герцог Генрих уже ждал ее у поворота. Он оказался там не случайно и не пытался сделать вид, что это случайность. Он прислонился к стене в своей алой одежде, так неприятно дисгармонировавшей с ее любимым багрянцем, и уперся длинной ногой в противоположную стену, загораживая ей путь.

Она неохотно остановилась. Она не боялась его, она никогда его не боялась, хотя это было неразумно: он был гораздо сильнее и не смущался в средствах.

— Господин, — произнесла она четко и холодно, — позвольте мне пройти.