Дочь палача
Шрифт:
Рядом с ней Клара снова закричала во сне. София прикусила губу. По испачканному грязью лицу потекли слезы. Другого выхода она придумать не могла.
Внезапно издалека послышался шум. До укрытия доносились крики и смех. София поцеловала Клару в лоб и полезла в место, откуда можно было наблюдать за лесом.
Повсюду между деревьями мелькали силуэты. Сгущались вечерние сумерки, так что она не сразу разглядела людей. Позже к крикам людей присоединился собачий лай. София осторожно забралась еще чуть выше. Теперь она узнала мужчин, это были крестьяне из Альтенштадта. Среди них шел и Франц Штрассер,
– Франц, давай закругляться! – крикнул один из мужчин. – Мы уже целый день тут рыщем. Скоро стемнеет. Люди устали, голодны и хотят домой. Завтра найдем это укрытие.
– Погодите еще немного! – закричал Франц в ответ. – Пес что-то учуял!
– Чего он учуял? – засмеялся другой. – Ведьму? Шавку Шпаннера он унюхал, она как раз в течке. Не видишь, как тянет?
– Болван ты! Тут что-то другое. Глянь, он как сдурел…
Голоса стали ближе. София задержала дыхание. Теперь они встали прямо над ней. Собака принялась лаять.
– Здесь что-то есть, – пробормотал Штрассер. – Этот участок еще обыщем, и на сегодня хватит.
– Ладно, только этот участок. Пес и впрямь как сдурел…
София услышала недовольные крики, крестьяне теряли терпение. Над ней то и дело шаркали по камням чьи-то ноги. Пес охрип от лая; похоже, он так натягивал поводок, что самого себя чуть ли не душил.
В это мгновение Клара снова начала кричать, протяжно и громко, от страха. Опять к ней из тьмы протянулись хищные лапы и царапали длинными когтями нежную детскую кожу. Едва заслышав крик, София бросилась к Кларе и ладонью зажала ей рот. Слишком поздно…
– Ты слышал? – спросил Штрассер взволнованно.
– Что именно? Твой пес брешет так, что ничего больше не слыхать.
– Проклятая псина, заткнись уже!
Послышался удар, а за ним визг. Собака наконец успокоилась.
– Кто-то кричал там. Ребенок.
– Да ладно, это пес лаял. Тебе дьявол уже все уши загадил.
Раздался смех. Крики остальных стали стихать.
– Проклятье! Я уверен, что это был ребенок…
Клара билась в напряженных руках Софии. Та до сих пор зажимала ей рот, хоть и боялась задушить девочку. Нельзя было Кларе сейчас кричать. Только не сейчас.
Внезапно сверху послышался испуганный хрип.
– Гляди, пес, – крикнул Франц Штрассер. – Копать начал! Вон там!
– И точно, копает… Чего он там…
Голос второго крестьянина перешел в громкий хохот.
– Кость, откопал паршивую кость! Ха-ха, это уж точно кости дьявола!
Штрассер принялся ругаться:
– Глупая шавка! Чего ты творишь? А ну, брось, пока не убил!
Снова удары и визг. Потом шаги стали отдаляться. Через некоторое время все затихло. Однако София так и не убрала ладонь со рта Клары и сжимала ее бессильную голову, словно в тисках. Лицо девочки между тем начало синеть. Наконец София выпустила ее. Клара начала хватать воздух ртом, словно спасенный утопающий, затем дыхание ее выровнялось. Тени отступили. Она погрузилась в безмятежный сон.
София сидела рядом и беззвучно плакала. Она чуть не убила собственную подругу. Она
Пока пытали Штехлин, Симон Фронвизер сидел в доме палача и варил кофе. Он всегда носил с собой пригоршню чужеземных зерен в мешочке на поясе. Вот он размельчил их в ступке палача и поставил котелок с водой на очаг. Когда вода закипела, он взял оловянную ложку, насыпал немного черного порошка в котелок и размешал. По дому сразу же распространился бодрящий аромат. Симон склонился над котелком и потянул носом. Запах всегда освежал его и прояснял мысли. Наконец он налил напиток в чашку и, дожидаясь, пока осядет порошок, стал обдумывать прошедшие часы.
После недолгого пребывания в Альтенштадте Симон прошел с Куизлем до его дома, но палач не стал пояснять, на что намекал перед самым уходом от трактира Штрассера. И на многочисленные расспросы он лишь ответил, что ночью Симону следует быть наготове, и тогда они совсем близко подберутся к разгадке. При этом палач, обычно угрюмый, усмехался. Симон понял, что впервые за эти дни Куизль был полностью доволен собой.
Однако счастье их оказалось недолгим. Когда они добрались до дома у реки, перед дверью дожидались два стражника, чтобы сообщить Куизлю: Штехлин снова можно допрашивать.
Лицо у палача мгновенно осунулось.
– Уже? – пробормотал он, прошел в дом и через некоторое время вышел с необходимыми инструментами. Потом отвел Симона в сторону и прошептал на ухо: – Теперь остается только надеяться, что Штехлин будет терпеть. В любом случае ночью до двенадцати оставайся у меня.
Потом он зашагал за стражниками в город, закинув на спину мешок, забитый тисками, веревками и серными спичками, которые загоняли под ногти и поджигали. Палач ступал очень медленно, однако вскоре исчез за Речными воротами.
Симон все еще стоял в растерянности и смотрел на ворота, когда Анна Мария позвала его в дом. Она налила ему кружку вина, потрепала по голове и отправилась с маленькими близнецами на рынок купить хлеба. Жизнь все же шла своим чередом, пусть и убиты трое ребят, и, возможно, невинная женщина прямо сейчас переносила нестерпимые муки.
Симон взял горячий напиток и вернулся в соседнюю комнатку палача, где принялся без разбора листать книги. Но сосредоточиться никак не получалось, буквы все время расплывались перед глазами. Когда он услышал за спиной скрип двери, то обернулся чуть ли не с благодарностью. Там стояла Магдалена с зареванным лицом и спутанными волосами.
– Никогда и ни за что я не выйду за палача из Штайнгадена, – захныкала она. – Лучше уж утоплюсь!
Симон вздрогнул. В ужасных событиях последних часов он совсем забыл про нее! Юноша захлопнул книгу и обнял Магдалену.
– Твой отец никогда не сделает ничего подобного без твоего согласия, – попытался он утешить ее.
Оттолкнув его, она закричала:
– Да что ты знаешь о моем отце! Он палач, он калечит и убивает. А когда не занят этим, продает любовные зелья старым девам и отраву юным девушкам, которой они убивают ребенка в собственном чреве. Мой отец изверг и чудовище! Он отдаст меня за пригоршню монет и бутыль спирта, и бровью не поведет! Плевать мне на отца!