Дочь профессора
Шрифт:
— Вот-вот, в самую точку, — сказала Лилиан.
— Мама, перестань, — сказала Луиза. — Я люблю его.
— Ничего, не расстраивайся, — сказала Лилиан. — Мне он очень нравится. Похож на нечесаного пуделя. А насчет Генри не тревожься. Он переживет.
— Надеюсь.
— Вы оба еще щенки.
— Мне уже девятнадцать. Это не так мало в наши дни.
— В наши дни — да. Пожалуй, это верно. — Лилиан принялась готовить соус. — Ты уверена, что любишь его?
— О да, мама, да. Люблю.
— И он любит тебя?
Мгновенное
— Да… Я уверена, что любит.
Лилиан ничего не сказала: она продолжала растирать в салатнице горчицу с оливковым маслом, уксусом и солью.
— Он выправится, — сказала Луиза.
— А что он собирается делать?
— Прежде всего ему надо закончить учебу в Калифорнии. Пока что мы вернемся туда и будем жить там.
— А в армию его не призовут?
— Да, вот еще это. Но пока не призвали. Может, и не призовут.
Они вернулись в гостиную: там Генри показывал Дже-сону свою коллекцию картин. Напряженное выражение лица Генри стало еще более напряженным, когда в гостиную вошла его дочь — очаровательная даже в этом ужасном костюме хиппи. Генри поглядел на жену: ее лицо было бесстрастно, но, поймав его взгляд, она едва заметно улыбнулась.
После обеда Луиза и Лилиан принялись составлять небольшой список гостей, которых предполагалось пригласить на свадьбу, — дедушек и бабушек с обеих сторон и самых близких друзей.
— А Лафлинов пригласим? — спросила Лилиан.
— Нет, — сказала Луиза, поглядев на Джесона, который сидел в стороне и явно чувствовал себя не в своей тарелке. — Стоит ли тащить их всех сюда из Вашингтона?
Обсуждая предстоящую свадьбу, Луиза невольно оживилась, однако присутствие Джесона, который слонялся по комнате и не знал куда себя девать, стесняло ее. Лилиан, заметив это, вышла на минуту и тут же возвратилась и села, а еще через нескользко минут в комнату вошла Лаура. Она подсела к Джесону и спросила, играет ли он в крибидж.
— Да, — сказал он. — Приходилось.
— Хотите сыграем?
— Идет.
Так пятнадцатилетняя Лаура села играть в крибидж с будущим мужем своей сестры и обыграла его.
Но хотя игра в крибидж и помогала им управиться с Джесоном в последующие три недели, Луиза все же видела, что он внутренне весь кипит: его бесило все — ее родители, их дом, друзья, разговоры. Генри тоже был, казалось, взвинчен до предела, хотя и проводил большую часть времени в университете. В те немногие часы, когда он, вернувшись из университета и еще не успев куда-нибудь уйти, находился дома, он был неизменно вежлив с Джесоном, и как бы по обоюдному молчаливому соглашению оба старались избегать в разговоре опасных тем, включая предстоящую свадьбу. А стоило кому-нибудь невзначай хотя бы косвенно затронуть эту тему, как все объединенными усилиями стремились направить разговор в другое русло. Генри и Джесон ни разу не поговорили друг с другом, как мужчина с мужчиной, — они предпочитали не заглядывать в будущее и не обсуждать никаких вопросов.
Генри удалось сохранить спокойствие до конца, и, когда настал решающий день, он все так же невозмутимо облачился в подобающий случаю костюм. Он улыбнулся дочери, появившейся на площадке лестницы в подвенечном платье и с модной прической, отчего красота ее понесла некоторый урон. Небольшая группа родственников и друзей устремилась следом за Генри, который, взяв дочь за руку, повел ее в гостиную, где навстречу им шагнул Джесон — вымытый, выбритый, причесанный, в коричневом костюме, после чего судья сочетал их законным браком. Родители, родственники и друзья невесты принесли новобрачным свои поздравления. Со стороны жениха на свадьбе не присутствовало ни единого человека.
Генри Ратлидж, отец невесты и хозяин дома, радушно принимал гостей. Лицо его застыло как маска, когда он слушал тихий голос Луизы, дающей торжественную и нерушимую во веки веков клятву, но потом оно снова приняло любезное выражение. И лишь когда гости стали разъезжаться и Лилиан поднялась наверх, чтобы помочь дочери переодеться, и по дороге заглянула в спальню, она увидела, что Генри стоит, прислонившись к комоду, и плачет, закрыв лицо руками.
— Милый… — пробормотала Лилиан.
— Прошу тебя… пожалуйста, не называй меня так.
— Будь по-твоему. — Лилиан вздохнула.
8
Гости, как положено, помахали им вслед, когда Луиза и Джесон — мистер и миссис Джонс — отбыли во взятом на прокат автомобиле в направлении мыса Код. Предполагалось, что свой медовый месяц молодожены проведут в старом коттедже на берегу моря, любезно предоставленном им кем-то из друзей Ратлиджа.
Это была невеселая свадебная ночь, хуже не придумаешь. На дворе было холодно, и хотя дом отапливался, летняя мебель выглядела неуютно в такую ненастную погоду.
Всю дорогу в машине Джесон молчал, а войдя в дом, плюхнулся в плетеное кресло и заявил: — Я хочу есть.
Луиза достала из холодильника страсбургский пирог и бутылку шампанского, оставленные для них с поздравительной карточкой хозяевами дома. Джесон поглядел на эти деликатесы, когда она поставила их перед ним на стол вместе с кусочками ржаного хлеба и маслом. — Я не могу есть это дерьмо, — сказал он.
Луиза молчала. В доме больше ничего не было. Она села на стул по другую сторону стола.
— Какая куча дерьма, какая куча вонючего дерьма, — сказал Джесон, имея в виду уже отнюдь не то, что стояло перед ним на столе.
— Все эти тупицы, эти ублюдки…
Луиза молчала.
— И эта твоя дерьмовая семейка…
— Я знаю, знаю, — сказала она, вся дрожа в своем красивом, легком платье. — Прости.
— Вот теперь, — сказал он, — теперь я понял, что значит быть негром. И уж, во всяком случае, я совершенно точно знаю, что значит быть метисом.