Дочь регента
Шрифт:
Принц с восторгом показал копию письма Марии. Ах, как его порадовало то, что она осталась довольна!
— Любовь моя, ну что такое десять тысяч фунтов? Да я все на свете отдам, лишь бы ты и наша дорогая Минни были счастливы.
Однако лорда Генри деньги не прельстили. Он жаждал правосудия. Мэри из рода Сеймуров, и Сеймуры о ней позаботятся. У Мэри, заявил лорд Генри, будет достаточно собственных денег; ей не нужны щедрые подарки Его Высочества.
Мария пришла в отчаяние. Леди Уолдергрейв ей никогда не нравилась, ибо отказывалась
Видя, как она несчастна, принц заявил, что не допустит произвола. Минни — дочь Марии, которая ухаживала за ней с самого рождения, и их расставание было бы трагедией не только для Марии, но и для девочки. Он не собирается спокойно смотреть на такую жестокость.
— Но что мы можем поделать? — спрашивала Мария. — Они ведь действительно ее законные опекуны. О, почему я этого не предусмотрела? Если бы Хьюго и Горация знали, что случится, они приняли бы меры к тому, чтобы сделать Минни моей дочкой!
Принц терпеть не мог, когда его расстраивали, а эта история служила источником постоянных волнений. Ладно, зато он наконец докажет Марии, что она может на него рассчитывать. Он отвоюет для нее Минни и продемонстрирует преданность своей маленькой семейке.
Принц посоветовался с Сэмюелем Ромилли, блестящим молодым адвокатом, который сказал, что выход есть, ведь завещание было составлено до рождения Минни. Однако вскоре после этого разговора упрямый лорд Генри тоже нанял адвоката, и началась долгая тяжба Фитцгерберт с Сеймурами.
Мария ни о чем другом думать не могла, а судебный процесс шел очень медленно, как всегда бывает в подобных случаях.
На суде всплыл тот факт, что Мария была католичкой, а Сеймуры — протестантами. Неужели ребенок, отданный на попечение явной католичке, будет воспитан в этой вере? Мария ответила, что, по ее глубокому убеждению, ребенка следует воспитывать в вере, которой придерживались его родители. Мэри Сеймур не получала от нее никакого католического воспитания и будет воспитываться в англиканской вере вплоть до того времени, когда она сможет сама выбрать вероисповедание.
Религиозный вопрос несомненно явился одной из главных причин того, почему лорд-канцлер счел законными опекунами Мэри Сеймур ее родственников и высказался, что хотя Мария Фитцгерберт и воспитывала ее с младенчества, ей следует отдать девочку родственникам, ибо того требует правосудие.
Когда Марии сообщили это известие, она потеряла голову от горя. Принц приехал на Тилни-стрит и застал Минни в слезах; девочка цеплялась за Марию, рыдала и кричала, что никогда не оставит ее.
Этого принц вынести не мог.
— Говорю тебе, еще не все потеряно! Неужели ты думаешь, что я позволю им победить? Генри Сеймур — наглый пес. Он хочет показать, что ни в грош меня не ставит. Ей-богу, ему известны мои чувства. Я уже виделся с Ромилли. Мы собираемся передать дело в Палату лордов.
Мария подняла на принца благодарные
Принц считал, что способен. Он был поражен, когда Сеймуры пошли против его воли. И заявил, что не забудет им этого.
И вот теперь Мария пила чай на балконе, выходившем на улицу Стейн, и, поглядывая на сидевшую рядом Минни, надеялась, что процесс удастся выиграть и ее самое заветное желание будет исполнено.
«Если я потеряю Минни, — думала Мария, — то никогда больше не буду счастлива».
Даже любви и преданности принца ей будет недостаточно... хотя при мысли об этом Марии становилось немного не по себе, ведь с самого начала судебного процесса принц продемонстрировал горячее желание поддержать ее.
«Я хочу, чтобы они оба были со мной, — вздыхала Мария. — Всегда».
И тут он вдруг появился на балконе. Должно быть, он уже несколько секунд смотрел на нее с Минни, прежде чем они его заметили.
Мария обернулась и вскрикнула от радости. Вид принца неизменно приводил ее в восторг. Да, он поистине ослепительный красавец — роскошно одетый, надушенный, блестящий светский лев. Он поклонился Марии, в глазах его светились любовь и удовольствие. Принц славился своим умением кланяться и не упускал случая произвести впечатление на окружающих. Поклон его был удивительно грациозен и обворожителен, и принц давал понять, что вкладывает в свой поклон столько изящества исключительно из уважения к своему собеседнику.
— Любовь моя... — Голос принца был нежен и музыкален.
— Ах, как я рада вас видеть, дорогой.
Ну, а Минни просто вскричала:
— Принни!
И церемонии кончились.
Она кинулась к нему, подпрыгнула, принц подхватил ее на руки, и она обняла его за шею.
— Принни сегодня так приятно пахнет. А какой у него красивый шейный платок!
— Мне помог его приобрести Браммель.
— О, какой мягкий!
И Минни уткнулась в него лицом. Мария наблюдала за ними с любовью. Ах, если бы Минни была ее собственной дочерью, если б только не было этой ужасной битвы, этой трагической неопределенности...
Принц поставил Минни на пол, она подставила ему стул, а когда он сел, примостилась между ним и Марией. Взяв руку принца, Минни принялась рассматривать его кольцо.
— До чего же у него всегда прелестные вещи, правда, мама? Я бы могла вечно на него любоваться, если б он не был моим дорогим Принни.
Принц откинулся на спинку стула, глаза его сентиментально заблестели.
— Дорогая Минни, значит, ты немножко любишь своего старенького Принни?
— Старенького? — изумилась Минни. — Я никогда не думала, старый вы или молодой... мне это как-то в голову не приходило.