Дочь реки
Шрифт:
Глава 10
Гроза пробежала через двор — туда, где только что скрылись трое мужчин. Обошла терем и вышла к нескольким дружинным избам: совсем немного их стояло здесь по сравнению с Волоцким детинцем. Да и те теперь не заполнены так, как раньше: хоть и были кмети умелыми воинами, а все равно многие не избежали участи Морановых женихов. Теперь ей их ласкать в своих чертогах, по ту сторону реки Смородины. Отгорели уже все крады, насыпалась земля над ними, и дальше только князю решать, сколько новых гридей набирать на опустевшие места. Ведь Белый Дол, стоящий в развилке рек, нельзя оставлять без должной защиты. Иначе в другой раз все может статься еще хуже, чем теперь.
Гроза сунула шлем и снятый на ходу поддоспешник в руки отрока, что попался навстречу, с коротким приказом отнести в клеть с оружием. Оттуда она их и взяла. Покрасоваться хотела, признаться — для себя самой больше. Покружить на ристальном поле, как настоящий кметь. Да вот на беду оказался там Владивой, а она его издалека не сразу узнала — в сумерках-то да через прорези шлема, что то и дело на глаза сползал. А как разглядела, кто это, так отступать стало уж поздно. И щадил ее князь заметно, в половину не так рьяно гонял, как мог бы. Все больше потешался — взглядом одним — над незадачливым даже не гридем, а отроком, которому вздумалось вдруг на себя бронь примерить, пусть и неполную, да в руку меч взять. А Гроза не только отбиваться да нападать изредка успевала, а еще и против воли Владивом любовалась. Зря говорят, что князья, как на стол садятся, так воинами перестают быть. И любой кметь через пяток зим сможет с ним потягаться в умениях. Нет, князь спуску себе не давал и, говаривали в детинце, на ристальное поле выходил, как позволяли заботы да разъезды, порой частые. Вот как сейчас.
Она не поняла, в какой миг Владивой узнал ее: может, сразу, а может лишь во время схватки. Но то, что он сделал после, Грозу хоть и не удивило, а все равно встряхнуло невольно. И опалил ее князь снова своим пылом, своим желанием, что умело всплескиваться неожиданно, резко — так, что и подготовиться не успеешь. И она была даже рада тому, что рядом прошли ватажники. Иначе снова пришлось бы себя корить за многое, что на том ристальном поле случилось бы.
Да вот только то, что он с Рарогом сотворить приказал — то никак не желало в голове укладываться. И Гроза, пока шла до дружинной избы, все гадала, что же случилось такого между князем и находником, что тот приказал кметям в нечестном нападении на него замараться. Сам-то как теперь о том вспоминать будет? Даст ли ему спокойно бывать воинская честь, которой он пренебрег?
Гроза нарочито громко затопала у порога избы, кашлянула даже, прежде чем внутрь заглянуть: а то мало ли на какой вид можно наткнуться — не забудешь. Все ж обиталище мужицкое. Она просунула голову внутрь: там было хоть и не темно совсем, но от нескольких лучин становилось не намного легче что-то разглядеть: так только, от стены до стены пройти, не споткнувшись и не налетев впотьмах на лавку. Только у одной лавки света было чуть больше: он освещал все вокруг зыбким пятном, плясал по своду избы, по бревнам желтоватым. Пахло смолой и немного — хворобой. Все ж многие соратники Рарога еще отлеживались здесь после ранений. А той хоромине, где долго болеют, становится присущ особый запах трав и телесной борьбы с недугом. Ватажники, что привели сюда старшого, обернулись к Грозе, как один. Уставились хмуро, как будто знали точно, кто в случившемся она виновата.
— Я посмотрю, если можно, — пробормотала Гроза, оробев на мгновение под неприветливыми взглядами мужей. — Помогу… Вы только воды из колодца мне принесите. И в поварне Праве скажите, чтобы заварила коры дубовой и лопуха.
Хотя тут, верно, кого-то из женщин здешних лучше было позвать: более умелых. Да с ушибами и Гроза справится. Охладить, пока совсем не налились кровью, а там отвары помогут.
— Пойдите, прогуляйтесь, — чуть хрипло отозвался Рарог, и соратники его без единого слова против друг за другом все вышли из избы.
Находник встал тяжко с лавки, на которой сидел, прислонившись спиной к стене. Глянул искоса с горькой насмешкой во взоре. Гроза ослепла почти, зажмурилась на миг, как она повернулся к ней спиной и, быстро пояс распустив, стянул верхнюю рубаху, а за ней исподку. Перекатились мышцы крепкие по лопаткам, прочертилась четче длинная ровная ложбинка вдоль хребта, теряясь за гашником портов. Да тут не на то смотреть приходилось, а на еще пока бледные багровые разводы под ребрами, у шеи самой, что становились, кажется, ярче с каждым мигом. Еще день
— и появятся на их месте синюшные пятна, что долго еще будут отдаваться болью при каждом движении.
Гроза подошла, встала, не решаясь даже вздохнуть слишком громко, не то что слово сказать. И до того стало погано на душе от мысли, что все ж она в том виновата. Наверняка князь не смог сдержать ревности и с догадками своими — пусть и неверными — совладать.
— Ну, чем помогать будешь, Лиса? — без тени улыбки в голосе спросил Рарог. — Умеешь? Или от тебя только беды одни?
— А ты, вижу, на меня злишься? — не удержалась она.
Отчего-то слова его, в которых ничего обидного пока и не было, все равно задели, словно острым кончиком серпа, пробуя, примеряясь, как можно глубже полоснуть. Рарог голову повернул, комкая в кулаке рубаху, которую так и не положил на лавку. Блеснули мелкие капли пота над густыми бровями.
— Я все думал, что мерещится мне, — так и не ответил он. — Что в духоте тогда, на пиру, привиделось. Ан нет…
Гроза уж и руку подняла, чтобы дотронуться до едва заметной ссадины на белой коже находника, да опустила вновь, сглотнув скакнувшее к горлу сердце. To упало, словно оборвалось, и заколотилось отчаянно, гоняя по телу тугие волны.
— Что привиделось-то? — все же решилась спросить.
— Коль ты князя полюбовница, так скажи сразу, — словно душу на части порезал Рарог.
Вот так прямо, не увиливая. Не намекая на сплетни. Подцепил сильнее, полоснул глубоко зазубренным краем холодного лезвия, на которое стал похож его голос.
— И что изменится от того? — Гроза постаралась говорить ровно. — Если бы даже это и правдой было?
Он совсем обернулся через плечо. Поморщился, верно, от боли, что наверняка прострелила его в месте самого сильного удара, от которого остался большой кровоподтек. Его лицо, чуть лоснящееся от испарины, было сейчас каким-то другим. Непривычным. Словно он многое понял нынче, но со многим мириться не хотел.
— Так ты скажи, — настоял он. — А уж я решу, что с этим дальше делать.
— А ничего не делай, — Гроза повела плечом, сжав кулаки: до того хотелось приложить ладони к его горячей коже. И может, этим хоть как-то облегчить боль, хоть она и не целительница вовсе.
Но топот торопливых шагов заставил вздрогнуть. Калуга, гневно сопя, принес-таки ведро ледяной воды. С грохотом поставил на землю, повесил на край его чистую тряпицу, которую, верно, уже успел у женщин раздобыть, и вышел все так же резко и быстро. Скоро, верно, и отвар принесет. Гроза наклонилась, смочила тканину, обжигая пальцы нестерпимой родниковой стужью. А как выпрямилась, Рарог уж к ней лицом стоял. И взгляд сам собой скользнул по его животу, тревожно вздымающемуся, бугристому. По груди, покрытой, оказывается, редкими рыжеватыми волосками, почти незаметными, по шее, дрогнувшему кадыку — и до самых глаз, черных теперь — от разочарования и мрака, что был вокруг и внутри него.