Дочь реки
Шрифт:
— Да я и не думаю, что ты на зло Беляну сумеешь уговорить, — покачал головой Любор и перевел взгляд на хозяйку.
Та качнула головой в сторону соседней небольшой хороминки, где лавка их с мужем супружья была да добро разное в ларях, какое есть в простой охотничьей семье. Беляна первая туда вошла, за ней Гроза. И объяло тут же чуть спертым воздухом тесной хоромины, льна, вобравшего пыль и тепло людских тел, ссохшимся деревом и какими-то травами. Словно жизнью спокойной, размеренной ударило со всех сторон, сдавило. Нет места здесь большим страстям, большим тревогам — а вот случились они невольно, как столкнулись хозяева с княжичем и девицей, им умыкнутой.
— Что делать думаешь, Беля? — не стала заводить долгий разговор Гроза. — Замуж за него пойдешь?
И негромко сказала, а княжна все равно воровато оглянулась на запахнувшуюся за ее спиной занавесь.
— Пойду, — улыбнулась горько. — Ты пойми, ведь у каждого жизнь своя, судьба своя, какую Макошь нам дала. А я уж ее приняла давно.
И захотелось пощечину сильную ей отвесить. чтобы отрезвела наконец. На ее глазах Любор бесчинства творит, дела нечистые ворочает, а ей будто и дела до того нет никакого. Дурман на ней и впрямь какой, что ли? Да нет, взгляд ясный, и улыбка на губах нерадостная вовсе.
— Разве не видишь, что творит он? — Гроза шагнула к подруге ближе, на миг только голос повышая. Но спохватилась тут же. — Он против Владивоя идет, княжеству твоему вред чинить хочет. Людям. А ты…
Взор княжны оледенел вдруг. Вытянулся рот в твердую линию.
— Думаешь, есть мне, куда идти теперь? Нужна теперь кому-то такая невеста? Нет уж, сама себе жизнь выбрала. Сама сюда рвалась, — она задохнулась на миг, но совладала с собой. — Я по головам шла, Гроза. Нет обратной дороги. Не хочу. Любор, каков есть, а я люблю его. Зла он тебе не станет зазря причинять. Да и отец не мальчик неразумный, справится. Может, и поменяется что еще. Может, стану женой Любора — и вражда так и не разрастется.
— Ты веришь в это? Правда, веришь? — Гроза заглянула в склоненное лицо княжны.
— Иногда только верить и остается, — Беляна посмотрела на нее снова. — Не печалься. Заберет тебя твой сокол. Скоро совсем.
И погладила по плечу — совсем не так, как бывало раньше. Словно в жесте этом чувств никаких не осталось. А Гроза все поверить не могла, что Беляна, столько преодолев, отстаивая свою волю и против Владивоя, против рода своего выступив, вдруг сломалась, будто иссохшая ветка в крепком кулаке. Из жерновов отцовской власти попала совсем в другие — Люборовой. Да только если князь, несмотря ни на что, добра ей желал, то княжич — себе лишь.
И не нужно было, оказывается, звать Беляну. Ничего от той, кого Гроза знала, не осталось в ней. И не было надежды на то, что поможет, иначе уже помогла бы, верно. А не скрывалась от подруги, оправдываясь велением жениха, запретом видеться. Понять надо было давно.
Теперь верила Гроза только в Рарога, в волю Макоши, что еще, может, окажется не так строга. Да в себя еще верить оставалось, что преодолеется все и решение придет, как быть, если сокол огненный все ж до нее дотянуться не сможет.
Глава 16
Дорога до того места, где нужно было искать Люборов ларь, на удивление, ладилась. Самым коротким путем удалось проскочить до Волани, думая даже, что так можно впопыхах и на русинов налететь — теперь не вдруг поймешь, где их встретить доведется. Да тихо прошли и не задержались нигде на лишние дни.
Скоро должны были уж достичь той части русла, где случилась стычка памятная с русинами. И как ни много их пережить довелось за несколько лет, что был Рарог в ватаге — сначала одним из множества, а там и старшим — а эта запомнилась больше других. Потому что после нее он встретил Грозу. И как зажглось тогда все пламенем ее, так и не утихало ни на миг, кажется.
Нынче на ночевку встали на месте знакомом. Подле святилища Велеса, с которым тоже оказалось связано теперь достаточно воспоминаний. И Рарог привычно отнес требы к изваянию, не зная даже, какой подмоги у него теперь спросить. Как бы силен ни был Скотий бог, как бы много ни ведал, а поднять со дна треклятый ларь он не мог помочь. Рарог постоял перед ним, неподвижно глядя на требы, оставленные у подножия его, а после посмотрел на огонь, который разжег перед тем — и до того он показался живым и нарочито ярким в этом словно бы присыпанном пылью месте, что аж глаза слепило. И все думалось, слышит ли Велес хоть иногда того, кто должен был стать его жрецом и не стал? И сбудется ли еще такое когда-то — неизвестно.
И первый раз пусто было в душе, словно выскребли все оттуда грубо обструганной деревянной ложкой до самого дна, оставив саднящие занозы. Нечего ему было сказать Велесу. И с каждым годом этих слов становилось всего меньше.
Потому Рарог пошел прочь, не глядя под ноги, хоть вокруг уже сгущались сумерки, а тени в траве стали и вовсе черными. И тянуло в груди тяжким чувством, словно он уже слишком долго шел в гору, а та никак не хотела заканчиваться хоть какой-то вершиной, с которой можно было бы обозреть грядущее. Незаметно он вышел вовсе не к стану, что едва слышно шумел в стороне и светился разожженными кострами — ярким заревом даже на фоне горящего в неугасимом летнем закате неба.
Раздвинув ветви молодых берез, Рарог ступил на тот берег, где однажды увидел Грозу: и кажется, нагая она была, а все, что можно было бы разглядеть лучше, запомнить до мелочей, смылось щелоком страха за нее. Что вот так пойдет и утопится вдруг: он тогда слишком мало знал девчонку, чтобы догадаться о том, что в ее душе творится. А сейчас почти не удивился, когда увидел недалеко от воды рыжеволосую женщину. Конечно, это была не воеводова дочь: откуда бы ей тут взяться — но вечно молодая незнакомка, что ждала его, была очень на нее похожа. Рарог даже шага не придержал, неспешно приближаясь к виле. И любопытно было ее рассмотреть и тем чуть лучше узнать Грозу, ведь она — часть той, что ее родила.
— Не боишься, — усмехнулась женщина холодно, пытливо рассматривая его в ответ.
Отбросила мягкие волны волос за спину, изгибая тонкий стан.
— Чай рубаху воровать не собираюсь у тебя, — он остановился близко, да не совсем. — Гневить тоже не стану, а значит, ты не опасна для меня.
— А может, потому что Чернобогом отмеченный и ни духи тебе, ни нечисть никакая не страшны?
— Может, и поэтому.
Вила рассмеялась беззвучно, и вокруг нее качнулась, изгибаясь, высокая трава.