Дочь Роксоланы. Наследие любви
Шрифт:
Но Рустем ответил тем же! Забыв, что это всего лишь ответ на ее собственные слова, Михримах помнила только о том, что сказал он.
Служанки, чувствуя, что госпожа буквально разъярена, молча помогли переодеться в ночное платье, снять украшения, от которых у несчастной принцессы устали и уши, и руки, и шея, распустили и расчесали волосы… Обычно такое занятие сопровождалось восхвалениями невесты и ахами со стороны девушек, но на сей раз проходило молча.
Михримах обиженно поджимала губы, что не сулило ничего хорошего окружающим. Слуги гадали, что же могло так рассердить
Рустем-паша пришел переодетым в ночную одежду довольно скоро, Михримах еще не успела лечь, хотя уже была готова. Еще на входе Кадим-ага, который теперь стал старшим евнухом у принцессы, шепнул паше, что Михримах Султан рассержена:
– Спаси Аллах!
– Чем?
– Не знаю, паша. Все может быть…
– Справимся, – мысленно обещал себе Рустем, а вслух заверил, что султанша просто очень устала.
– Этот праздник был таким долгим и утомительным…
Михримах поднялась с дивана, где девушки в сотый раз поправляли ее и без того безупречно расчесанные золотистые (вся в мать!) волосы. Рустем невольно залюбовался их сиянием. Подошел ближе, поняв, что служанки больше ей не нужны, жестом отправил всех прочь и протянул руку жене.
– Султанша…
Слуги исчезли мгновенно и бесшумно, Рустем скорее почувствовал, чем услышал, как за Хикмат закрылись двери.
В Михримах боролись противоречивые и совершенно непонятные ей самой чувства. Пальцы мужа были также ласковы, он совсем рядом и вкусно пах, чувствовалась мужская сила… но покоя не давали его слова!
– Султанша, что-то не так?
Ноздри точеного носика снова в ярости расширились.
– Вы посмели сказать, что ненавидите меня?!
Брови Рустема изумленно взлетели вверх.
– Я вас?! Что вы, султанша, как я могу ненавидеть свою супругу? И когда говорил такое?
Михримах не обманули удивленно приподнятые брови и слова мужа, потому что его глаза при этом насмешливо блестели. Он не забыл своих слов и сейчас все понял. Неужели будет отказываться, надеясь, что она не услышала?
– Я сказала, что ненавижу, вы ответили, что тоже. И не отказывайтесь от своих слов. Это недостойно!
Снова глаза Рустема блестели насмешкой, но голос журчал ласково:
– Я не отказываюсь. Я полагал, что вы о выступлении женщин-акробаток, а вы, оказывается, говорили обо мне… Печально.
– Я… – чуть растерялась принцесса, – я тоже не о вас…
– Хвала Аллаху! Я бы предпочел…
Он не договорил, притянув Михримах к себе и нежно, призывно коснувшись ее губ. Она лишь коротко вздохнула в ответ.
Через мгновение его губы уже овладели ее губами, а руки – ее телом. Михримах подчинилась, чувствуя, что тонет в потоке ласки и страсти, исходящем от Рустема.
– Так лучше… – шепнул Рустем на ухо, увлекая жену на ложе.
Михримах уже не думала о необходимости подчиняться ему как мужу, она просто поддалась собственному влечению. Рустем – опытный мужчина, прекрасно знающий, как доставить удовольствие не только себе, но и женщине, которую держит в объятиях, владеющий наукой любви и сладострастия, к тому же он действительно желал Михримах и был особенно бережен и горяч одновременно.
Она забыла обо всем, о том, кто он и кто она, о своем намерении держать мужа на расстоянии, о своей холодности… о том, что за пределами этой спальни и этого ложа существует жизнь. Во всем мире остались только они вдвоем, только горячее, страстное тело Рустема, его зов и ее плоть, откликавшаяся на этот зов волной желания и наслаждения. Внутри билась только одна мысль: неужели такое возможно?!
Михримах шептала что-то горячее, в чем-то признавалась, чего никогда не сказала бы за пределами этого ложа… Он уговаривал чуть потерпеть, обещал райские кущи …
Принцесса не могла понять, о чем это муж, что терпеть, если несет волна неведомого удовольствия? Губы, руки, сильное тело, бесстыдные ласки – она с восторгом принимала все.
Заснула в объятьях мужа – проснулась одна.
Некоторое время лежала, прислушиваясь не столько к звукам извне (их почти не было), сколько к самой себе, и пытаясь вспомнить события и, главное, ощущения и слова ночи. Если это и есть любовь, то она согласна любить мужа каждую ночь.
Но Михримах не была бы Михримах, если бы размышления не закончились совсем иным. Сердясь сама на себя за то, что поддалась порыву страсти, строптивая принцесса сердито засопела: теперь этот Рустем будет думать, что властен над ней!
Но как ни старалась, злиться на мужа не получалось, хоть плачь! И вместо «этого Рустема» в мыслях упорно получалось просто «Рустем», а тело ощущало прикосновение его рук, губы – власть его губ, внутри рождалось желание повторить… И бороться с этими ощущениями вовсе не хотелось.
Михримах принялась вспоминать не свое подчинение, а удовольствие, которое получила; это было куда приятней. Чем дольше вспоминала каждый волшебный миг, тем больше понимала, что жаждет повторения, готова на что угодно, чтобы снова почувствовать горячее тело и столь же горячие ласки.
Услышав, что принцесса зашевелилась, в спальню заглянула Хикмат.
– Госпожа, вы проснулись?
– Да. Помоги мне.
Служанка ловко обернула госпожу простыней, быстро прикрыв две другие, на которых расплылось красное пятно.
– Хикмат, а где Рустем-паша?
– Его вызвали к Повелителю, госпожа.
– Давно?
– Сразу как встал.
Не спрашивать же служанку, когда встал паша! Михримах только плечиком дернула.
– Вели приготовить хаммам!
– Все готово, госпожа.
Принцесса старательно делала вид, что ночью ничего не происходило, служанки тоже. Ее осторожно вымыли, умастили тело благовониями, одели во все чистое и новое.
Хикмат не выдержала, языком зацокала:
– Как вы хороши, Михримах Султан! Рустем-паша, небось, и глаз не мог сомкнуть?
Михримах только фыркнула:
– Что ты язык распустила?
Но раздражения в ее голосе не заметно, значит, служанка права.
– Рустем, тебе удалось покорить Михримах? – чуть улыбнулся Сулейман. Рустем, мысленно отметив его родственное обращение, покачал головой.