Дочь Роксоланы. Наследие любви
Шрифт:
Вот теперь понял, что хорошо, потому что жена покраснела до корней волос.
– Я приду сегодня?
– Да…
Они словно наверстывали упущенное за прошедшее время. Рустем в нарушение всех обычаев и норм приходил каждый вечер и оставался до утра, каждая ночь становилась сумасшедшей бурей страстей. Но это ночью, а днем они общались, словно едва знакомы.
Иначе неприлично, иначе нарушение традиций. Муж и жена должны уважать друг друга, называть на «вы» и обращаться
Но в этом была своя прелесть – беседовать на виду у султанши или даже Повелителя степенно, прекрасно зная, что придет ночь и вот эти руки сорвут все покровы скромности… Постепенно Михримах вернулась к своей обычной манере общения с Рустемом-пашой – насмешливо и почти с вызовом. Впервые услышав такой тон после их примирения, Рустем изумленно покосился на жену, но ответил.
Это еще забавней, днем они пререкались всем на радость, а по ночам безумствовали в объятиях друг друга. Задирая мужа, Михримах знала, что ночью он припомнит это, а потому временами вела себя просто вызывающе. Сулейман только головой качал:
– Рустем-паша, почему ты терпишь?
Паша лишь загадочно улыбался. Роксолана сообразила первой, однажды посмеявшись вслед уходящей паре:
– Сулейман, это же игра. Днем они играют в пререкания, оттачивают свои языки, а ночью это все оборачивается страстью.
– Ты уверена?
– Конечно, посмотри, как у обоих блестят глаза. Только не отправляй Рустема никуда, прошу тебя.
И снова она беременна!
– Рустем… у меня будет ребенок…
– У нас, Михримах, у нас. Теперь надо осторожней.
– Да.
Она уже и сама знала, что пора прекратить ночное буйство, но снова оставаться одной и лишь вспоминать его руки и губы… На глаза навернулись слезы. Оказываясь в положении, строптивая принцесса становилась плаксой.
– Ты боишься? Я буду рядом все время.
– Не оставляй меня одну по ночам. Хотя бы некоторое время.
– Хорошо, но трогать я тебя не буду. И постепенно буду отучать…
Теперь Рустем приходил через ночь, только целовал, гладил живот, который еще не начал увеличиваться, рассказывал разные истории, пока она не засыпала, а потом тихонько уходил…
Но на сей раз никакой тошноты не было, Михримах и не замечала, что снова носит дитя. Рустем все же уезжал – сначала на день, потом на три, потом на неделю… Он уже не боялся оставлять Михримах одну, да и она не боялась.
Единственный запрет все же существовал – тот самый, о езде верхом. Михримах ходила в конюшню к Юлдуз и объясняла лошади, что муж не разрешает ей ездить верхом. Пришлось лошадь пока подарить. Кому – вопроса не возникало: Баязиду! Тот принял подарок как большую ценность.
– Но это не навсегда, вот рожу ребенка и снова сяду в седло.
– Я понял, сестра. Не загублю, но следить за ней буду.
И вот теперь Михримах выпытывала:
– Но ведь тебе у Баязида хорошо?
Лошадь кивала, словно соглашаясь.
– Хорошо? – ревниво переспрашивала Михримах.
Эсмехан уехала в Эдирне к Мехмеду и там родила крепкую, здоровую девочку. Гонец привез письмо для Михримах.
«У меня есть Хюмашах. Твоя очередь. Рожай для нее жениха. Жду».
Но следующие письма не были такими радостными, Эсмехан писала о дочери, о том, что девочка здорова и красива, но о Мехмеде не вспоминала, словно мужа и не было рядом.
– Рустем-паша, там что-то творится.
– Я не знаю, Михримах, о гаремных делах мне не сообщают.
Она узнала сама.
Все оказалось просто: на время беременности жены Мехмед, как и все мужчины, взял себе наложницу и так прикипел душой, что несчастная Эсмехан оказалась на положении второй, а не первой жены. Нет, ей оказывались всяческие почести, она управляла гаремом Мехмеда, но на ложе у него бывала другая.
Эсмехан попросила разрешения приехать в Стамбул, чтобы показать внучку. Сулейман разрешил, Роксолана встретила первую внучку с радостью, но не могла не заметить грусть в глазах невестки.
– Эсмехан, что случилось?
– Ничего, у моего супруга другая, вот и все.
– Хорошо, поживите здесь, потом решим, как быть.
Эсмехан старалась не расстраивать подругу, но тоже не сумела скрыть. Михримах не выдержала и написала брату резкое письмо, тот ответил коротко: «Это мое дело, сестра. Я выбрал женщину, которую люблю».
– Я тебе говорила, что ты должна влюбить мужа в себя! И никаких гаремов! Давай, пожалуемся Повелителю?
– Не нужно, – вздохнула Эсмехан, – я же тоже предпочла бы другого, если бы позволили. Пусть будет счастлив.
– А ты? Будешь жить рядом и смотреть на это счастье?
– Мое счастье Хюмашах, а жить я буду, как живут тысячи женщин гарема, получившие отставку от ложа супруга. Это только твоей матери повезло быть единственной на столько лет.
Михримах вдруг задумалась: а как Рустем-паша обходится, пока она в положении?
Вечером визиря ждал строгий допрос.
– Рустем-паша, у вас есть наложницы?
– Кто?
– Ну, хотя бы одна. Ведь пока я… Вы же мужчина, должны быть с женщинами…
Рустем с трудом сдержал улыбку: ясно, откуда ветер дует. Он солгал Михримах, сказав, что не знает о гаремных делах Эдирне; все этот паша знал, знал, что у шехзаде Мехмеда есть наложница, и не одна, что Эсмехан крайне редко бывает в его спальне, но как скажешь об этом Михримах?
– У меня нет наложниц. Ни одной. У меня есть жена, которая зря забивает голову нелепыми мыслями.