Дочь солнца. Хатшепсут
Шрифт:
Ручища Нехси стиснула его кисть.
— Ещё есть много времени. Спите.
«Я не могу, — пытался сказать Тутмос. — Я должен собрать все свои силы, я должен понять, смогу ли встать...» Но слова не выговаривались, они требовали слишком большого усилия, для которого не хватало воли. Он вгляделся в склонившееся над ним смуглое лицо и почувствовал, что бесконечно далёк от него — от всего и всех.
Выждав немного, он повернул голову на подушке и посмотрел на изваяние Амона в изножье. Спокойные золотые черты пробудили упрямство, которое он ощутил как подобие вернувшейся силы. От этой искры сопротивления в нём начало медленно разгораться решение. Он не позволит бесцеремонно выбросить себя из жизни, не ввергнет в панику множества, не предаст
Гнев оживил Тутмоса.
— Нехси! — пробормотал он, и голос прозвучал почти как его собственный.
— Величайший, не напрягайтесь...
— Подними меня.
— Но послушайте, Владыка...
— Подними меня!
Нехси облизал губы, затем неохотно нагнулся и посадил Тутмоса, продолжая держать его обеими руками.
— Кресло! — потребовал фараон.
Нехси больше не спорил. Устроив царя в подушках, он принёс кресло с другого конца комнаты и помог Тутмосу пересесть.
«Это у меня получилось, — подумал фараон, быстрым движением схватившись за подлокотники. — Первый шаг сделан».
— Принеси мне штандарт Упуата, — прошептал он Нехси.
Когда золотая фигурка оказалась рядом, он откинул голову на высокую спинку и закрыл глаза.
Когда спустя некоторое время он очнулся, первым, что он заметил, были чистые и изящные линии фигурки волка и странно манящий шедшед. Затем фараон сообразил, что его разбудили голоса. Повернувшись, он увидел широкую спину Нехси, загораживавшую дверь.
— Кто пришёл? — спросил Тутмос.
— Это царевич Ненни, Ваше Величество, — быстро обернувшись, ответил Нехси. — Он... он хотел что-то сообщить. Он умоляет вас разрешить ему отлучиться в другой дворец, всего на час...
Что-то в выражении лица Нехси остановило безразличное согласие, готовое сорваться с губ фараона.
— Сообщить? — переспросил он.
— Я боялся обеспокоить вас, Высочайший, — осторожно сказал Нехси, — но вести хорошие. Эта женщина, Исет, родила наконец. Младенец оказался мальчиком.
— Сын! Когда это произошло?
— Всего час назад, Величайший.
— И что... сын?
— Это крепкий и здоровый мальчик. Его Высочество очень рады, несмотря на то что мать ребёнка находится в... несколько ослабленном состоянии. — Нехси махнул рукой и улыбнулся. — На самом деле царевич с трудом сдерживает радость. Он хочет увидеть своего младенца прежде, чем сядет солнце.
Крепкий и здоровый, недоверчиво подумал фараон. В его мыслях возникло маленькое изображение Осириса с зелёными всходами, проросшими из грязи. Значит, старый Яхмос был прав: лишь из лона смерти может возникнуть новая бодрая жизнь. Его род не должен был погибнуть, царевич должен был родиться, Египет спасён.
Облегчение было настолько сильным, что Тутмос на мгновение лишился мужества. С ужасом он ощутил, что его глаза увлажнились, а губы затряслись. Тело и кровь Амона, подумал он, свирепо мигнув, чтобы стряхнуть слёзы.
— Царевичу Ненни нельзя уходить, — сказал он жёстче, чем хотел. — Ему нужно участвовать в обряде Провозглашения. — Он уселся поудобнее и откашлялся, не доверяя больше своему голосу. Чуть погодя он продолжил, тщательно следя за тоном: — Однако ты можешь послать, чтобы ребёнка принесли сюда, и побыстрее. Я тоже посмотрел бы на него.
— Немедленно будет исполнено, Ваше Величество, — прогудел Нехси. Он вышел в коридор. Сквозь закрытую дверь Тутмос расслышал внезапную суету, бормотание голосов, поспешно удаляющиеся шаги. Мгновением позже Нехси возвратился. Он стоял в дверях, с тревогой и ожиданием глядя на монарха.
Тутмос колебался лишь секунду, пока не понял, что именно ожидал услышать царский кравчий.
— Да, Нехси. Завтра ты, как можно быстрее, начнёшь приготовления к свадьбе царевича Ненни и моей дочери Хатшепсут. Я желаю, чтобы свадьба состоялась не позже, чем через три дня. Ты можешь объявить
— Немедленно будет исполнено, Ваше Величество, — снова прогудел Нехси. На этот раз в традиционной фразе настолько явно прозвучало облегчение, что на губах фараона появилась кривая усмешка. Затянувшаяся нерешительность была тягостна для всех.
Он сидел спокойно, собираясь с силами. С нерешительностью было покончено навсегда. Когда Нехси наконец пришёл, выполнив свою долгожданную обязанность, фараон медленно повернулся и взглянул ему в лицо.
— Царевна Хатшепсут услышала приказ своего господина и подчинилась ему, — доложил чёрный великан. Помолчав, он негромко добавил: — Ваше Величество может не беспокоиться. Царевна есть царевна, к тому же она настоящая дочь своего отца. Я видел, как она восприняла повеление, и утверждаю это.
Тутмос глубоко вздохнул и кивнул. Мгновением позже он ухватился за подлокотники и, отвергнув помощь Нехси, медленно поднялся на ноги. В конце концов он стал прямо, ноги были более или менее тверды, а плечи удалось развернуть ещё раз.
— Зови, пускай меня оденут к обряду Провозглашения, — приказал он Нехси. Уже близка четвёртая отметка [73] .
К четвёртой отметке последнего дня Хеб-Седа неопределённость, подобно могучей руке, охватила город Но-Амона. Великие мистерии совершались в потаённых пределах храма уже четыре дня, и всем было известно, что близится тот заветный час, которому служили все предшествовавшие действа. С полудня народ стал скапливаться под стенами Великого двора, сначала поодиночке и парами, затем группами и, наконец, сотнями, словно их притягивал гигантский магнит. Тесно прижавшись друг к другу, они стояли в ожидании, рассеянно держали хнычущих детей, разговаривали тихими взволнованными голосами, которые смешивались в невнятный гул. Все взгляды были прикованы к стене.
73
...четвёртая отметка... — Имеется в виду отметка солнечных часов. Египтяне первыми разделили день и ночь на двенадцать частей.
Изнутри раздались удары барабана, сопровождавшиеся пронзительными завываниями труб. По толпе прокатилась волна возбуждения, и все стали внимательно прислушиваться. До них слабо доносилось шарканье подошв и прорезающие гулкое бухание барабанов дрожащие фальцеты певцов. Последняя процессия, извиваясь, пустилась в путь через Праздничный двор к святилищу Гора. Фараон на плечах знатнейших из знатных въедет в дом Священного сына — сначала как царь Нижнего Египта в носилках в виде ящика, а затем как царь Верхнего Египта в носилках, похожих на корзину. В какой-то подобающий момент церемонии бог Гор вручит ему скипетр-вас, по форме напоминающий иероглиф, который обозначает «благосостояние», а двое специальных прислужников, именуемых Вожди Ра, будут в похвальном гимне-антифоне [74] воспевать его славу, повторяя свои причитания, пока их не услышат все четыре стороны света. Затем фараон получит из рук бога лук и стрелы, которые выпустит на восток, запад, юг и север, извещая о своей мощи все концы земли. Эго было, пожалуй, всё, что народ знал из рассказов стариков, помнивших другие Хеб-Седы. А затем, говорили старики, наступит решающий момент, который определит будущее Египта. Фараон приподнимет склонённую голову своего наследника и подвинется, чтобы освободить ему место на троне.
74
Антифон — поочерёдное пение солистов (солиста и хора, двух хоров), как бы отвечающих один другому.