Дочь
Шрифт:
– Что мне им сказать? – спросила я.
– Скажи правду. Что ты руководствовалась объективными данными, которые на лейкемию не указывали.
– Они говорили, что не знают, откуда у нее синяки, но я не верила. На кашель тоже не обратила должного внимания. Потому что была убеждена в домашнем насилии.
– Но при первом осмотре не всегда удается поставить верный диагноз.
– Я осматривала девочку несколько раз.
– Да. И действовала, как подсказывала тебе интуиция. – Не давая мне возразить, он встал и поцеловал меня. Крепко, в губы. И долго не отпускал. А мне было что возразить. Предвзятое
Потом вернулись мальчики, следом – Наоми. Мальчики быстро поели и пошли наверх. Наоми отмахнулась от моих вопросов о насильнике. Сказала лишь, что девочки расходились группами. Говорила в промежутках между полными ложками запеченного картофеля «дофинуа», который стоял на блюде перед ней. Репетиция прошла замечательно. Режиссер и помощники советуют ей поступать в театральную школу. Выражение лица у нее при это было такое, как будто она все время думала о чем-то своем, тайном.
Раз так, я решила не докучать ей своими вопросами. Девочка устала, пусть пойдет отдохнет.
Потом мы с Тэдом молча вымыли посуду, убрали продукты в холодильник. Я загрузила стиральную машину, и мы поднялись наверх. Бок о бок, касаясь руками. Я едва двигалась от усталости. На половине пути Тэд обнял меня и притянул к себе.
В спальне я заставила себя раздеться, принять душ, надеть ночную рубашку. Ее мягкие кружева меня успокоили. Тэд подошел сзади, встал у зеркала. Говорят, женщины выбирают мужей, похожих на себя. В моем случае это правило, если оно действительно существует, не действовало. Тэд высокий, широкоплечий, голубоглазый. А я похожа на свою бабушку-ирландку, которая смотрела на меня с фотографии на стене. Темные вьющиеся волосы, светлые глаза, веснушки. Ростом я была ему до плеча.
Тэд смотрел на меня в зеркале, чуть сдавливая горячими пальцами мою шею.
В постели мы, не произнеся ни звука, повернулись друг к другу. Он начал меня целовать в губы, проникая языком все глубже. У языка был вкус вина. Я знала своего мужа наизусть. Его мускулы, плечи, плоский живот с густыми волосами внизу. Его вес. Я представляла, как все будет происходить дальше. Но сегодня было иначе. Грубее и быстрее. Тэд сильно прижал меня спиной к постели, поднял рубашку до шеи и, сразу глубоко проникнув внутрь, быстро задвигался. А я задвигалась в ответ. Казалось, пережитое днем каким-то образом повлияло на нас, сделало другими. Никакой преамбулы. Никаких нежностей и ласк. Слабые укусы, сжимание запястий, широко раскрытые рты и вытаращенные глаза. И дикое слияние друг с другом, как у животных. А в конце давно не испытываемое наслаждение.
Потом, отстранившись наконец друг от друга, мы долго лежали без движения, вытянув ноги. Не говоря ни слова.
Тэд наклонился и начал слизывать с моих щек слезы, которых я не ощущала. И вскоре заснул, уткнувшись лицом в подушку. Я полежала какое-то время, держа руку на его спине.
Сон пришел неожиданно, как будто мне на голову набросили одеяло. Глубокий. Без сновидений.
Глава 8
Дорсет, 2010
Год спустя
Потерять
Она пошевелилась, открыла глаза. Взгляд не испуганный, скорее смущенный. Я объясняю, что обнаружила ее без чувств на пороге дома. Одновременно замечаю белые ободки на внешних краях радужной оболочки ее глаз, указывающие на повышенный холестерин. Она говорит что-то, медленно подбирая слова, а я продолжаю держать ее руку. Такую же, какая была у моей мамы, – дряблая кожа, распухшие суставы пальцев, – и чувствую укол вины, что вот теперь вожусь с посторонней женщиной, а на свою мать не нашла времени за год до ее смерти.
Бристоль, 2009
За девять дней до исчезновения
Телефон зазвонил, когда я заканчивала собирать сумку.
– Привет, дорогая!
Вот уж некстати, черт побери!
– Я не могу долго говорить, мама.
– Значит, ты сегодня работаешь?
– Конечно. Ты же знаешь, что я работаю все дни, кроме пятницы.
– У меня снова закружилась голова. Так все было ничего, а вчера вдруг почувствовала себя неважно…
– Что значит неважно, мама?
– Просто неважно. Этого не объяснишь, Дженнифер. – Тон такой, будто она разговаривает с двенадцатилетней. – Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом. – Ее голос повеселел: – Как Джек?
– Какой Джек?
– Твой муж, дорогая.
– Мама, Джек – это бывший муж Кейт.
– Ну конечно. Извини, сглупила. Но как же тогда зовут твоего мужа, дорогая?
Я представляла ее так отчетливо, как будто мы находились в одной комнате. Не очень ухоженный сад позади ее небедного жилища. Говоря по телефону, она вздыхает, трогает свое жемчужное ожерелье, бросает взгляд на телевизор с запыленным экраном, на аккуратные стопки журналов на столе. В доме пахнет нафталином и чистящими средствами. Ее память ухудшается.
– Моего мужа зовут Тэд. Послушай, мама…
– Я не знаю, что делать с коттеджем. Кейт его не берет.
Вот о коттедже сейчас не надо.
– Мы поговорим об этом, когда я к тебе приеду.
– Завтра?
– В пятницу. В мой выходной.
– Как замечательно, дорогая. Вот только я чувствую себя неважно…
Фрэнк ждал меня на стоянке у клиники. Сидел в машине, слушал скрипичный концерт. Лицо недовольное. Что не удивительно – удовольствия предстоящий визит нам не обещал. К тому же пришлось отменить утренний прием пациентов.
Как только я села, он тронул машину.
– Извини, Фрэнк, сама не знаю, как это получилось.
– Никто из нас не застрахован от промахов. И у меня они были.
– У тебя-то какие? Что-то не припомню.
– А как же. Не заметил у молодого парня гипертрофию щитовидной железы. В результате он слег в психиатрическую клинику.
– Но потом ты помог ему встать на ноги, – напомнила я.
– А еще у пациентки был перелом лодыжки, а я диагностировал это как вывих.
– Лучше вспомни, скольким ты буквально спас жизнь.