Дочери дракона
Шрифт:
— Мне это не нравится, — говорит он. — Это самое опасное место в мире. Мы не пропускаем сюда кого попало. И мне не нравится, как она одета. Вам обеим придется вернуться.
Мною вдруг словно завладевает какая-то другая личность, и страха как не бывало. Я встаю и смотрю сержанту прямо в глаза.
— Сэр, — говорю я, — я здесь, чтобы помочь бабушке. Ни от меня, ни от нее не будет никаких проблем. Она в национальном наряде, потому что так кореянки одеваются по особым случаям. Неужели американское правительство стремится помешать встрече сестер, которые не видели друг друга больше шестидесяти лет, а, сержант?
Я гляжу на
— Ни в коем случае не нарушайте правил, — говорит он, будто приказ отдает, и уходит вперед автобуса. Я сажусь обратно рядом с миссис Хон, и она мне кивает.
Южнокорейский солдат делает шаг вперед и обращается к пассажирам на корейском. Он говорит нам, что автобус отвезет нас в Пханмунджом, где нас встретят северокорейские солдаты, и велит нам держаться вместе, не делать никаких жестов в адрес северокорейцев и даже не встречаться с ними взглядом. Он добавляет, что нас отведут в здание, где состоятся встречи.
Южнокорейский солдат и американский сержант выходят из автобуса. Солдат с винтовкой, стоявший перед автобусом, отходит в сторону, и мы едем в Пханмунджом. Дорога идет через открытое пространство, потом мы минуем еще одну высокую ограду с колючей проволокой. Проехав через пост охраны, мы останавливаемся возле ряда светло-голубых одноэтажных казарм. У каждой стоит южнокорейский солдат в базовой стойке тхэквондо. На другом конце казарм виднеются северокорейские солдаты с винтовками наготове. Мистер Рю велит нам выйти из автобуса и проследовать в здание, которое находится перед нами.
— Ничего не говорите, пока не зайдете внутрь, — серьезным тоном напоминает он.
Мы пропускаем вперед остальных пассажиров, потом тоже выходим. От солнца я щурюсь. Южнокорейский солдат провожает нас до двери, следя, чтобы мы не задерживались, а я замечаю северокорейского солдата на другом конце казарм. Он буравит меня полным ненависти взглядом.
Мы входим в длинную неказистую комнату, обставленную металлическими стульями и столами. Во всех стенах окна, на дальнем конце дверь. Я помогаю миссис Хон сесть и сама сажусь рядом с ней. Пока мы ждем, северокорейский солдат, которого я видела снаружи, таращится на нас в окно. Я отворачиваюсь, чтобы снова не встретиться с ним взглядом.
В дверь на дальнем конце по очереди входят люди, и южнокорейцы встречают своих близких с Севера. Все кланяются, обнимаются, немножко плачут и садятся вместе, чтобы рассказать друг другу о том, как жили все это время.
Мы с миссис Хон ждем пять минут, десять. Я вне себя от тревоги. Наверное, произошла какая-то ошибка. Я смотрю на миссис Хон. Она сложила руки на коленях и смотрит на дверь в дальнем конце комнаты. Голова у нее больше не трясется.
Мы ждем еще пять минут. Я уже собираюсь спросить мистера Рю, где же Су Хи, когда дверь в дальнем конце комнаты открывается. В проем льется солнечный свет, и входит пожилая женщина. Она сгорблена и опирается на трость. На ней дешевые серые брюки, белая блузка и синий свитер. Лицо ее покрыто глубокими морщинами, а левый глаз побелел от катаракты. Здоровым глазом она осматривает комнату.
Миссис Хон медленно встает и выходит в центр комнаты. В ханбоке ее движения полны достоинства и изящества. Су Хи видит ее и идет к ней. Несколько секунд они стоят на некотором расстоянии друг
Я представляю, как Чжэ Хи и Су Хи сидят возле своего дома в холмах возле Синыйчжу и играют в ют [16] . Мать с улыбкой смотрит на них из окна кухни. Отец стоит, прислонившись к передней двери и скрестив руки на груди, и любуется своими девочками. По глазам видно, как он ими гордится.
Чжэ Хи подбрасывает в воздух палочки для юта, и все четыре падают плоской стороной вниз. Она выбросила мо, самое большое возможное количество очков, и победила. Она в восторге, а Су Хи делает вид, что расстроена проигрышем.
16
Традиционная корейская игра с фишками и палочками.
Чжэ Хи придвигается поближе к сестре, и Су Хи ее приобнимает.
— Тебе всегда везет в ют, сестричка, — говорит Су Хи. — Тебе во всем везет. Наверное, когда-нибудь ты будешь императрицей.
Так они и сидят рядом под деревом хурмы и смотрят, как заходящее солнце наливается красным.
Послесловие
СПАСТИ ДУШУ НАЦИИ
Если мы не будем учиться у истории, мы обречены ее повторять.
Каждую среду в полдень группа пожилых женщин марширует к японскому посольству в Сеуле, столице Южной Кореи, требуя извинений от правительства Японии. Они маршируют и в проливной дождь, и в сильный мороз, и когда воздух настолько удушающе влажный, какой бывает только в Сеуле. Вот уже больше двадцати трех лет они не пропустили ни одной среды. Они последние из армии женщин для утешения — секс-рабынь, которых мучили и насиловали японские военные во время Второй мировой войны. Им всем сейчас больше восьмидесяти, многим за девяносто. Корейцы называют их «бабушки» — такое обращение подразумевает почет и уважение.
С каждым разом их становится все меньше.
Примерное количество женщин, загнанных японцами в сексуальное рабство, зависит от того, кто ведет подсчеты. Некоторые японские националисты уверяют, что их было меньше двадцати тысяч и что все они были проститутками или пошли на эту работу добровольно. Однако имеющиеся факты заставляют предположить, что таких женщин было намного больше. Сегодня большинство историков согласны, что более двухсот тысяч женщин по всей Азии, в основном кореянок и китаянок, превратили в секс-рабынь в японских военных борделях. Двести тысяч женщин, которые обслуживали армию из семи с лишним миллионов человек: одна женщина на каждые тридцать пять солдат. Среди них были филиппинки, китаянки, даже голландки, но большинство составляли кореянки. Некоторым исполнилось всего тринадцать.