Дочки-мачехи
Шрифт:
Машину дернуло, истерически завизжали шины, и Виктор, обернувшись с горящими глазами и перекошенным от злобы лицом, рявкнул парню, который уже весьма беззастенчиво лез обниматься к Лене:
– А ну... выматывайся отсюда, козел!
Тот только хлопал глазами.
– Пошел вон, я сказал! Не понял?! Ну, так я тебе растолкую!
Витька, выскочив из машины, открыл заднюю дверь и, схватив парня за руку, буквально выволок того из салона.
– Пошел вон, осел!
Парень ловко вывернулся и обиженно заорал:
– Да ты сам осел! В
– Борзеешь, падло, – устало и мрачно сказал Витька, а Лена, неожиданно подпрыгнув на своем месте, завизжала:
– Да мочи ты его, бляха-муха! Не мужик, что ли?!
Непонятно, кому именно адресовалось это в высшей степени экспрессивное звуковое послание, но первым среагировал на него – с удивительной стремительностью и точностью – случайно подобранный на дороге молодой человек. Он чуть присел, как в бойцовскую стойку, и без замаха, коротким, упругим тычком опрокинул Доктора на землю.
Витька не успел даже скоординироваться для грамотного падения – грохнулся глупо, по-дилетантски – всей спиной, и замер.
– Врежь ему еще! – воскликнула Лена. – Как он мне надоел!
Молодой человек в «коже» обошел машину кругом, сел за руль и, повернувшись к Котовой, проговорил:
– Больше не потребуется. Ему и так хватит. А ты... ты зря вообще всю эту пантомиму затеяла. За что пацана обижать лишний раз?
– Ты же сам позавчера вечером его в залив скинул. Забавно было смотреть. А что ты с ним сделал? – с любопытством спросила милая девочка Леночка и посмотрела на своего неподвижно лежащего телохранителя.
Парень пожал плечами, как бы недоумевая, как можно спрашивать такие глупости, а потом все-таки ответил:
– В болевую точку угодил... случайно.
– Может, ты бы его это самое... кончил? – невинным голосом спросила Лена.
Свиридов снял с себя крашеный парик, потер приклеенные фальшивые баки и произнес уже своим обычным голосом, а не тем петушиным фальцетом, которым он выкрикивал оскорбления и ругательства по адресу уже минуту как мирно отдыхающего Балакирева:
– Кончают – это, Леночка, в «порнухе». И так просто говорить об этом может только тот, кто ни хрена ни в чем не смыслит.
– А ты смыслишь? – обиженно проговорила Лена.
– Значит, и я тоже мало что смыслю, если связался с вашей группой антихудожественной самодеятельности. Ладно, поехали... похищенная.
– Антихудожественная самодеятельность? – промурлыкала Лена. – Ну-у... я думаю, ты сыграл свою роль не хуже, чем в театре.
– Только я не вижу смысла во всем этом театре.
– Ничего себе – он не видит смысла! Да я такого удовольствия, как сегодня, не получала даже тогда, когда под «коксом» трахалась с тремя парнями из «Гладиатор-шоу», – небрежно обронила Лена.
Владимир покосился на нее: соплячка соплячкой, хоть фигура уже почти и сформировалась, но в презрительном «взрослом» голосе время от времени проскальзывают почти детские интонации, а пару юношеских прыщиков на лбу не удалось свести и супернавороченными кремами, лосьонами и пудрами. И губы кривит обиженно, не попадая в образ много пожившей и знающей цену жизни опытной женщины.
– А ты правильно сделал, что вломил Доктору не по полной программе, – сказала Лена через минуту, когда они уже удалились от места батальной сцены километра на два. – Ему теперь такой милый разговор с папашей предстоит, что просто упасть и не встать!
– Упасть и не встать – в буквальном смысле? – насмешливо спросил Владимир.
Лена серьезно посмотрела на него, а потом строго выговорила:
– Да, в буквальном.
* * *
– Добрый день. Филипп Григорьевич?
– Да, – резко и грубо отдалось в трубке. – Кто это говорит?
– Вы меня не знаете и, думаю, после того, как я вам сообщу короткую информацию, не захотите узнать. Хотя смотря с какой стороны рассматривать проблему.
– Кто ты такой? Что мне голову морочишь? Мне некогда, мать твою!
И Котов, бросив трубку, повернулся было к прерванному просмотру футбольного матча на домашнем кинотеатре, но в этот момент телефон зазвонил снова.
Кашалот взял трубку и, колыхнув складчатым подбородком, рявкнул:
– Слушаю!
– Совершенно напрасно бросаете трубку, Филипп Григорьевич, – прозвучал в трубке все тот же спокойный и уверенный мелодичный баритон, – дело в том, что я хотел бы передать вам привет от вашей дочери. Если не ошибаюсь, а я не могу ошибаться, она еще не возвратилась домой. Вернее, ни на один из ваших домов, квартир и загородных коттеджей.
Огромное, неповоротливое тело Котова прошило словно током.
Он подскочил в кресле с упругостью и живостью стройного двадцатилетнего парня, а потом взмахнул рукой и, стараясь говорить спокойно, произнес:
– Что с ней?
– Она пока что гостит у нас. Надеюсь, это не будет продолжаться долго. Вы не представляете, как нынче дорого кормить и содержать современную и избалованную молодую девушку. Впрочем, о чем я? Уж кому-кому, а вам прекрасно это известно.
Филипп Григорьевич молча облизнул губы. Потом посмотрел на окаменевшего в углу руководителя его охраны Медведева и выговорил:
– Ты что, мужик, совсем поехал с катушек? Ты что, меня шантажируешь? Да я тебя из-под земли достану и медленно на клочки порежу и землю удобрю. Ты на кого батон крошишь, баран?
– Я думаю, вам не стоит разговаривать со мной в таком тоне, Филипп Григорьевич. Я прекрасно знаю, что вы влиятельный и богатый человек. Иначе зачем мне просить у вас... в порядке дружеского безвозвратного заема... один миллион американских долларов ноль ноль центов?
– Да ты что, сука? – теряя самообладание, взревел Котов. Уважаемому бизнесмену часто приходилось «стричь» на бабки своих почтенных коллег по коммерческо-бандитскому цеху, но чтобы деньги вымогали у него – нет, с такой наглостью Филипп Григорьевич еще не сталкивался. Это же полный беспредел!