Дочки-мачехи
Шрифт:
Он приехал в Калининград по просьбе своего брата и тут же заявил Владимиру, что, вне всякого сомнения, не сумел бы выкроить времени для него, Свиридова, в своей загруженной московской практике, если бы не личная просьба Вячеслава. То бишь Моська.
Евстафьев подчеркнул, что он глубоко признателен Владимиру за то, что тот сделал для его взбалмошного и беспокойного родственничка, а потом, понизив голос, добавил:
– Если мне не изменяет память, последним вашим местом работы была служба безопасности олигарха Маневского, не так ли? Помню, тогда шли большие пересуды, а отдельные граждане
– Да, было дело, – сказал Владимир. – Но вот теперь все повернулось по-другому, и я оказался в незавидной роли экс-официанта бандитского ресторана, привлеченного к суду за похищение и убийство.
– Откровенно говоря, я очень удивился, когда узнал, что вы находитесь в Калининграде. В столице есть много людей, которые готовы навестить вас или послать людей. Сами понимаете, что в таком случае вам не потребовались бы услуги московского адвоката. Хватило бы услуг и калининградского похоронного бюро.
...И вот теперь Павел Евстафьев вошел в камеру Влада уверенным твердым шагом и, проследив, чтобы дверь камеры тщательно закрыли, уселся и, положив на колени черный кейс, произнес:
– Сегодня на суде ты держался неплохо. По-моему, на граждан присяжных заседателей ты произвел неплохое впечатление. Даже если учесть, что им, вероятно, презентованы неплохие суммы от Котова.
– Всем?
– Я навел справки. Не все берут. В частности, нам повезло, что обвинение ведет зампрокурора Скляров, который не подчинен непосредственно губернатору области и потому не имеет особых прихватов с Котовым. Более того, мне кажется, что отношения Склярова и Котова далеки от идеальных.
– Откуда такая информация?
– Это моя профессия – среди всего прочего добывать такие факты, которые могли четче вырисовать ситуацию и спрогнозировать возможное ее развитие. В конституционных рамках и вне оных.
Евстафьев вынул из кейса маленький диктофон и проговорил:
– Но что меня особенно беспокоит, так это поведение... Смоленцевой. Твоей жены. Я не могу сказать, что она говорит совсем уж не то, что бы нам хотелось, но тем не менее прослушай еще раз ее сегодняшнее выступление на суде.
– Да я и так помню каждое слово.
– Тут важны не столько слова, сколько интонации и ее манера себя держать. Одним словом – прослушай.
Свиридов кивнул.
Евстафьев включил диктофон, и послышался четкий, хоть и несколько хрипловатый и приглушенный голос Алисы:
«...Я уже говорила о тех обстоятельствах, которые сопровождали мою со Свиридовым поездку на дачу. Свидетель защиты уже подтвердил, что Свиридов попросил у него ключи от дачи, которая находилась в закладе, и сказал, что гарантирует порядок и возвращение ключей через два-три дня. Свиридов находился не в самом благополучном душевном состоянии после того, как его в буквальном смысле вышвырнули с работы... присутствующий здесь гражданин Вейсман подтвердит, что обстоятельства, приведшие к этому увольнению, были не самыми ординарными и... скажем так, радужными. Мы уехали с ним на дачу и прожили там двое суток – до самого момента, как произошло это...
– Хорошо, – послышался голос прокурора Склярова, – остановитесь на том, что вы показали касательно происшествия в пляжном домике.
– Я пошла на пляж, в то время как Владимир поехал за продовольствием в ближайшую деревню...
– Во сколько он уехал?
– Примерно часов в шесть, в начале седьмого. Да, где-то минут пятнадцать седьмого.
– То есть в шесть часов вечера пятнадцатого сентября он был на даче?
Пауза. Потом голос Алисы не очень уверенно ответил:
– Да.
– Кто может это подтвердить?
Снова пауза и тягостное молчание. Потом голос Смоленцевой ответил:
– Вероятно, никто. На дачах в те два дня было пустынно... дни будние, все в городе на работе.
– Так что вы единственная, кто может подтвердить, что в шесть часов Свиридов был на даче, а не в городе, скажем, когда именно в это время происходила...
– Протестую! – послышался спокойный голос Евстафьева. – Обвинению не следует валить в одну кучу...»
– Так, это не столь важно, – проговорил адвокат, ставя перемотку вперед. – Вот здесь... слушай.
«– ...Что касается происшествия в пляжном домике, – раздался голос Алисы. – Примерно около половины седьмого вечера я пошла на пляж. Мое внимание привлекли какие-то хлопки из домика, и я вошла туда... Потому что знала, что домик заброшен и там никого не было в течение всего времени нашего пребывания на даче. Там я увидела Лену Котову, которая упражнялась в стрельбе... вон лежит то, по чему... точнее, по кому она стреляла. Она была сильно пьяна. Это подтвердила экспертиза. Когда она увидела меня, то начала ругаться и угрожать, а потом просто-напросто выстрелила в меня. Я потеряла сознание. Но, уже отключаясь, я услышала второй выстрел. Очевидно, это был тот самый выстрел, который оказался смертельным для Лены. Больше я ничего не помню... я очнулась на руках у Свиридова, который затем с помощью Маркина оказал мне и Лене первую помощь и перенес меня на дачу. Лена подтвердила все это уже после того, как Владимир отвез ее в больницу.
– То есть вы не видели момента выстрела в Котову и не можете поручиться за то, что стрелял в нее не Свиридов?
– За это уже поручилась сама Котова».
Евстафьев выключил запись и произнес:
– Когда речь заходит о ключевых моментах, Смоленцева теряется и производит не самое благоприятное впечатление. Хотя при первой встрече, когда ее еще не выпустили из следственного изолятора, она произвела на меня впечатление умной, холодной и уверенной в себе женщины.
– Я доверяю ей, – просто сказал Владимир.
Адвокат внимательно посмотрел на него и после недолгого молчания произнес:
– Вот как? А вот я, напротив, не склонен до конца доверять никому, кроме клиента. Никому – и особенно женщинам.
* * *
В то же самое время черный «Хендэй соната» подъехал к трехэтажному белокаменному особняку Филиппа Григорьевича Котова с разбитым перед ним садом.
За рулем была... Алиса Смоленцева.
Охранник у дверей аж онемел, увидев, кто пожаловал в гости к его хозяину.
– А... Алиса? – запинаясь, проговорил он.