Дочки-мачехи

Серегин Михаил Георгиевич

В зал ресторана вошло человек десять братков. Они встали у самого входа, намертво перекрыв его, а сквозь тесные «ряды своих воинственных дружин» прошел Кашалот в сопровождении неизменного Медведева и направился прямо к столу, за которым сидели Свиридов с друзьями.

Котов молча присел на стул, предупредительно поставленный ему забежавшим вперед начальником охраны, и, оглядев сумрачные лица четырех сидящих перед ним мужчин, медленно проговорил:

– Дела у нас не самые кучерявые, не так ли, а, Свиридов?

–

Да, Филипп Григорьевич, – угрюмо отозвался тот.

– А ты не хлещи меня имяотчеством. На сегодня я для тебя Кашалот. Понял?

– Да.

– Надо нам с тобой решить одну проблему, – выговорил Котов, укладывая свою тяжелую пятерню на поверхность стола.

– Стоимостью в миллион баксов, так?

– Так. Догадливый. Впрочем, тут большого ума не надо – догадаться, о чем базар поведется. А вот вокруг пальца моих людей в завязке с комитетчиками и псами убоповскими обвести – вот тут ум нужен. Ум и умение. Далеко мог бы пойти, Свиридов... да не за то берешься. Не за то. Не на то ум свой и все богом и людьми умными данное расходовал.

– Ты мне отходную молитву читаешь, Кашалот? – насмешливо спросил Владимир.

Котов переглянулся с Медведевым и только после этого, помассировав пальцами мясистый подбородок, сказал:

– У меня мало времени. Ты вот что... где бабки мои?

– А меня после этого в расход?

– Боишься? – прищурился Котов.

– Я – нет. Меня, с твоей колокольни, может, и есть за что на ноль умножать. Так ты, кажется, любишь выражаться? А вот этих ребят надо отпустить. Они тут ни при делах.

– При делах, коли остались. Ну да ладно. В общем, так: я знаю, кого бы ты хотел получить. Я и так двух своих самых близких баб уже... прошляпил. Одну собственными руками... Анжелу, а вторую... Лену... знаешь. Пора и тебе должок возвращать. А крови я пролил довольно, надо и честь знать. Договор между нами будет такой: ты отдаешь мне мой «лимон», а я – честно и без обиды – выдаю тебе твою... в общем, которая по-сучьи сдала тебя на суде. Самым блядским, самым мусорным образом – за лавэ, за «бабки» тебя слила. Я думаю, такой, как ты, не станет с ней долго рассусоливать. Головой в овраг – и будешь прав.

– Алиса? – вздрогнув, спросил Владимир. – Так она же в СИЗО.

– Нет ее больше в СИЗО. Списали ее оттуда. По болезни со смертельным исходом. Я порекомендовал. Так что номинально такой Смоленцевой Алисы Владимировны больше среди живых не числится.

– Номинально? А фактически?

– Фактически я отдам ее в полное твое распоряжение после того, как увижу свои деньги.

– Они в моей машине. Под передним правым сиденьем. В пакете.

– Ключи! – потребовал Котов. – Саня, поди возьми, – приказал он Медведеву. – Принеси сюда... я посмотрю.

Медведев исчез. Кашалот тяжело оперся огромным локтем на край стола и жестко, с усилием

взглянул в самое лицо Свиридова:

– Пошутил надо мной ты знатно... таких я обычно сразу на ноль умножаю. А тут еще моя... в общем, ладно, базара нет. Пустил бы я пулю тебе в лоб, но по-волчьи это. Да и ты вел себя правильно. Отыграл честно свою партию проклятую. Нет... душа не лежит. Так что считай, что на этот раз повезло тебе. И мой тебе совет – дуй из этого города и никогда здесь – даже мысленно – не появляйся.

Вернулся Медведев с пакетом в руках и высыпал на стол груду баксов.

– Деньги в пакете держишь? – усмехнулся Кашалот. – Понты крутишь?

– Ты же сам сказал, что это – проклятые деньги, – устало ответил Владимир. – Все на месте?

– Да не буду я считать. Не счетовод. – Кашалот повернулся к Медведеву и кивнул: – Отдай ему девку. И поехали. Прощай, Свиридов.

* * *

Алиса остановилась в нескольких шагах от стола, за которым сидели Владимир с друзьями. Оглянулась вслед мрачно уходящим гоблинам, которые грубо втащили ее в ресторан и вытолкнули на середину зала, и сказала – звонко, с отчаянным огоньком в глазах:

– Ну что, можно поздравить с отпущением всех грехов?

Фокин засопел и, толкнув Владимира в бок, сипло произнес:

– Кончим эту суку, как завещал великий Котов?

Свиридов не произнес ни слова.

– Что же ты молчишь? – продолжал допытываться Афанасий. – Она же тебя на «пожизняк» гнала. Сливала тебя. Сделала все, чтобы тебя сгноить в тюрьме!

Смоленцева посмотрела на Афанасия своими чудесными широко распахнутыми глазами и бросила, обращаясь, по всей видимости, к Евстафьеву:

– Ты слышишь, адвокат, что он говорит? Я сделала все, чтобы он попал в тюрьму! Я это сделала! Думаешь ли ты так же... помнишь ли?

– Я вас не понимаю, – тихо сказал Евстафьев, но в его лице промелькнуло нечто такое, что заставило усомниться в его словах.

– А ты, Свиридов... может, ты меня понимаешь? – с отчаянным вызовом в глазах на пылающем лихорадочным румянцем лице выговорила она и протянула Владимиру руки. – Если и ты не понял... если и ты ничего не понял, то мне впору в самом деле сдохнуть в овраге, как тут только что предлагал Афанасий.

Владимир, встав, медленно подошел к Алисе и начал целовать ее волосы, шею, лицо...

Фокин побагровел. Мосек запинающимся голосом выговорил:

– Все... двинул по фазе. Да что же он творит? Она же... она же...

Владимир не мог оторваться от Алисы, а она, подняв к нему свое мгновенно залившееся слезами лицо, прижалась к нему горящей щекой и, задыхаясь, выговорила:

– Я женщина небогатая... подкиньте тысчонку-другую. Двое детей...

Евстафьев резко выдохнул и откинулся на спинку стула, а Фокин недоуменно спросил: