Дочки-матери
Шрифт:
– А ты ей говорил, что я ребенка жду?
Витя глаза отвел и соврал:
– Говорил. Сама видишь, эффекта на нее это известие не возымело.
– И что делать? – в отчаянии поинтересовалась Юля.
Витя плечами пожал. На самом деле он был рад, что мать выставила их обоих за дверь. Больно надо ему такое счастье, как незапланированное дитя, ненужная жена, да памперсы.
– Ну, я тогда поехала? – уныло спросила у любимого Вити Юля.
– Покедова! – попрощался непонятным словом Витя.
Фаина пошуровала в печке
Из-за печки высунулась измазанная в шоколаде мордашка маленькой девочки лет четырёх.
– Бабуля, а что ты там в печку засунула? – со страхом прозвенел ее испуганный голосок.
– Калачики, – ответила женщина. – Вку-усные, я их сахаром посыпала. Скоро поспеют, попробуешь.
– Точно калачики? Не Кузеньку? – подозрительно переспросила Маринка.
Фаина застыла, «переваривая» слова внучки. Рассмеялась.
– Ты что такое говоришь, Маришка! – покачала головой она, – Разве я похожа на Бабу – Ягу, чтобы из домовёнка пироги печь?
– Правильно. Она лучше из папки нашего отбивную сделает, – тихонько шепнула Олеся.
Маришка со вздохом скрылась за печкой, там у нее склад: лысые безногие куклы, игрушечные машинки без колес, обгрызанные и исчерканные фломастерами зайцы, лошадки, прочий хлам.
– Мда-а… Так и знала, что нехорошо детям такие эпизоды в мультиках показывать, – пробормотала Фаина, поднимаясь с пола. Женщина постучала кочергой об железную пластину, которой был покрыт пол около печной дверцы и аккуратно поставила инструмент, прислонив его к стенке.
Дочь Юлия раскатывала тонким слоем тесто на усыпанном мукой столе. Фаина подошла к ней, прихрамывая и западая на одну ногу.
– Накатала уже? Быстрая ты. Сейчас сковородку поставлю, – похромала дальше по летней кухне Фаина, – Где-то у меня сковородка была, котора в розетку включается. Хорошая сковородка, – бормотала она себе под нос.
Как обычно Юля приехала в деревню к маме на выходные и сейчас она с мамой стряпала пироги да булки, чтобы увезти их с собой в город.
Кухонной вытяжки в доме сроду не было, поэтому женщины решили жарить пирожки в летней кухне – избушечке такой, в которой летом обычно готовят еду и обедают.
Очень удобно в такой летней кухне кашеварить: пусть себе дымит да воняет. Ты пирожков нажарил и домой унёс.
Не нужно заморачиваться вопросами чистоты помещения, можно не снимать обувь.
А если папка пьяный домой заявится, то можно из дома его со спокойной душой выгнать, прикрикнув:
– В избушке иди ночуй, морда пьяная!
И друзей-собутыльников папкиных, тоже можно смело гнать из дома веником: пусть эти дегенераты, табаком пропахшие, в летней избушке сидят, с папкой балагурят. Нечего своим видом настроение домашним портить!
Словом, очень хорошая и незаменимая вещь, эта летняя кухня.
– Мама, а у нас в группе девочка одна забеременела. – вдруг завела речь Юля. – А ее парень ее бросил. А она теперь боится родителям рассказать
– Кошмар какой! – воскликнула Фаина, – Правильно она боится. Я б за такое сразу из дома выгнала! И об чем только девки думают? Ужель трудно спокойно доучиться, обязательно что ли надо любовь крутить, заместо того чтоб профессию получать? Теперь у этой вашей девочки ни образования, ни мужа, зато с дитём, о как! Прямо как наша Олеся!
Женщина метнула взгляд своих зеленых глаз в старшую дочь.
Олеся, сестра Юли, сидела в углу и перебирала лук-севок в тазике.
Полная, курносая, в огромном ситцевом халате, а на спине две косички рыжие болтаются.
Олеся громко возмутилась.
– Опять? Вот возьму и уеду от вас. И девочек с собой заберу! Посмотрим, как запоете!
Фаина словно только этого и ждала – подпрыгнула на месте и резво повернулась к старшей дочери:
– Куда хоть ты уедешь, а? Луком бы лучше молча занималась, горе ты луковое! Умничать у тебя, Олеська, совсем не получается, не твое это! Ты два раза из дому убегала, ну и что, каков итог? Двоих мне в подоле принесла! Третьего что ли родить мне хочешь? Ты как Найда наша, найда и есть! Та тоже, как с цепи из будки вырвется на свободу, так обязательно обратно брюхатая вернется. Хоть вообще никогда с цепи ее не отпускай.
Олеся вскочила, бросив лук в таз.
– Ну все! Маринка! Где ты тама, выходи! – рявкнула она.
– Собакой меня уже тут называют!
Олеся подлетела к печке и выдернула из закутка запечного дочку, потащила за собой к двери.
– Мама, а как-же калачики? – заныла девочка.
– Оставь в покое ребенка, оставь! – заругалась на Олеську мать, Фаина.
Олеся хлопнула дверью и в избушке воцарилась тоскливая тишина.
– До чего же упрямая, побегу я ее останавливать, а ты тут за печкой пока присмотри, а то забуду про калачи. Хорошо хоть, что ты у меня не такая, – обернулась к Юле Фаина.
Юля пристыженно опустила глаза.
Когда мать выскочила за дверь, Юля обеими руками испуганно ощупала свой живот: не заметен ли уже? Кабы мама-то не догадалась бы, так расстраивать ее не хочется!
Олеся выбежала из избушки и побежала к бане, там отец, печку топил. А старшая Олеськина дочка, Наська, деду всячески помогала. Наське уже шесть, почти взрослая.
– Наська! – всхлипнула Олеся, – бросай все, Нась. Уходим мы из этого дома!
Выронил из рук старую мочалку отец Олеськи, хмурый Лексей. Спрятал за своей спиной любимую внучку Настю.
– Куда опять намылилась? – строго хмыкнул он, глядя на дочь.
– Да мамка опять! – всхлипнула Олеся. Огромная полная, пышнотелая Олеся, женщина двадцати семи лет.
– Нервы мне опять мотает! Ой, папка! Язык у мамки, так и жалит, так и жалит меня! Уж сколько лет прошло, а все припоминает и припоминает мне мои ошибки молодости! Доколе терпеть придется мне это все?
– Терпи дочь, терпи. Она – может. И мне весь мозг выела давным-давно! Куда пойдешь-то, с двумя детьми? – покачал головой отец. – Не дури.