«Додж» по имени Аризона
Шрифт:
— Кайне проблем, — говорю. — В смысле, разделяю и сочувствую. Поэтому сделаем так — заходим вместе, и ты тут же обо мне подробно докладываешь. Понял?
Не стоило, наверное, с ним так вот, с ходу, да быка за рога. А с другой стороны, меня эти крысы тыловые — писаря и прочая шушера… нервируют хуже артобстрела. Потому как те подарочки осколочные — от врага, а вот за что ты от своих должен подарочки получать, лично мне на данном историческом отрезке совершенно непонятно.
Да ну, думаю, его… в голубой туман. Будет
Похоже, кое-какие магические способности у коричневого были. По части чтения мыслей. Или во взгляде моем уловил чего-то. По крайней мере, занавеску передо мной он раздернул очень резво. И когда говорить начал, голосок от возмущения прямо-таки звенел.
— Ваше сиятельство. К вам весьма настойчиво рвется некий молодой человек…
— Поправочка, — говорю, — уже прорвался.
Вот господин граф мне с первого взгляда понравился. Лежит себе тушей на кушеточке продавленной, жрет что-то, внешне на виноград похожее, а цветом и размером — на клубнику. Причем аромат от этой виноградной клубники — у меня аж слюнки потекли.
На вид господин граф — кабан кабаном, точь-в-точь как капитан Николаев, третий мой комбат. Тоже стрижка короткая, щетиной топорщится, шея в воротник не помещается, а из рожи уже кто-то пытался котлет рубить. Только товарищ граф Леммит еще более габаритный. Как на нем кольчуга на звенья не разлетается — не понятно. Магией, наверное, поддерживает.
— Вижу, что прорвался, — рычит. — Два десятка отборной стражи, дюжина писцов и секретарь — а всякий, кто захочет, заходит, выходит… тебе, Яго, как я погляжу, надоело сладко есть да в теплой постели спать? Так в Гризмрских болотах у нас всегда десятников нехватка.
— Ваша светлость! — Яго этот прямо-таки взвился от возмущения. — Я пытался…
— …Если бы ты, — перебивает его Леммит, — хоть раз в день пытался чего-нибудь тяжелее пера гусиного поднимать, глядишь, и сумел бы остановить кого… цыпленка али лягушку. — Полюбовался на оторопевшего Яго, да как рявкнет: — А ну живо, тащи вина и жратвы, не видишь, чернильная душа, что мы тут от жажды и голода пропадаем!
Ну точно, думаю, Николаев. Тот тоже насчет выпить и пожрать был совсем не дурак. Да и вообще мужик был что надо. Сейчас небось майор, а то и бери выше… если жив.
Коричневого как сдуло — только полог колыхнулся. Я ему вслед покосился, оборачиваюсь — а рядом с Леммитом незнамо откуда девчушка в потертой кольчужке объявилась. С виду чуть постарше Кары моей, гибкая, словно тростинка, волосы пепельные, а над плечами две рукояти торчат.
— А почему, — спрашивает и нежно так Леммита за шею обвивает, — ты не сказал, что он прошел и мимо меня?
— Дык потому, — хохотнул Леммит, — что он мимо тебя и не прошел, раз у него голова на плечах, а не под мышкой. Пока он еще свою громыхалку вытащит — верно я говорю, а, русский?
— Может, верно, — улыбаюсь, — а может, и нет.
Я всяческие громыхалки выхватывать… поднатаскался. Да так, что всяким там ковбоям с Дикого Запада… ну, форы, положим, не дам, но кто из нас на ихней длинной пыльной улице лежать останется — вопрос спорный. А уж против сабель… как говорил наш капитан, «фехтование по-американски — это выстрел в упор». Пока этой железякой размахнешься… вот финка — дело другое. Ей тоже быстро сработать можно, если умеючи.
— Экий ты… — довольно так кряхтит Леммит. — Скользкий, русский. Ты ведь русский, точно?
— Русский, — соглашаюсь. — Мало того — советский. И еще красноармеец. А все остальное, что в во-он той цидуле записано.
Леммит на свиток поглядел, сжал его своей лапищей и небрежно так на столик уронил.
— Я эти бумажки, — пренебрежительно так говорит, — очень уважаю. Вон какой штат дармоедов ради них развел. Но вот на живого человека смотреть предпочитаю лично. Потому как не попадалась мне еще такая бумага, чтобы сволочь сволочью называла, а подлеца подлецом.
И то верно. У нас с этим хоть и получше, но не намного — между строк надо уметь читать.
— Хотя нет, вру, — продолжает господин граф. — Было один раз дело. Только подонком как раз тот оказался, кто бумагу ту писал. Соображаешь, русский?
А чего тут соображать?
— Лучше всего, — замечаю, — о человеке судить по делам. Надежнее.
Тут как раз Яго вернулся с подносом. Ну а там, само собой, плетенка литра на два, и плошки, а в плошках тех… водили нас как-то до войны в музей этой… как ее… ихтиологии, и был среди экспонатов морской еж. Так вот если того ежа хорошенько в болотной тине извалять и на половинки разделать…
Что самое странное — никаких ложек-вилок поблизости не наблюдается. А голыми руками в это лезть как-то боязно — вдруг оживет да цапнет?
Ладно, думаю, в крайнем случае буду на питье налегать, потому как той конфеты давешней мне, судя по ощущениям, дней на пять вперед хватит. Вне зависимости от количества и градусности потребляемого. Ну и с виноградом этим клубничным тоже можно попытаться поближе познакомиться.
Леммит при виде пищи враз оживился, даже приподнялся до полусидячего.
— О, — рычит, — наконец-то. Пришло… наше спасенье от жуткой смерти. А ведь задержись ты, Яго, еще немного, и тебя бы встретили лязгающие зубами скелеты.
Коричневого от этих слов как-то уж очень резко передернуло — чуть поднос из рук не выронил. Словно встречался он уже с этими самыми скелетами и воспоминания об этой встрече сохранил отнюдь не самые приятные. Поставил поднос, пробормотал чего-то сквозь зубы и был таков.
— И позови, — это Леммит уже ему вслед рявкнул, — десятника Шаркуна из сотни Бречика! Живо!