Доказательство виновности
Шрифт:
— Почему покончил с собой?
— Он утонул. Правда, на плече у него был шрам, оставленный еще при жизни, но, возможно, он поранился о поручни на корабле. Они разослали приметы утопленника во все места, где причаливают спортивные яхты и прогулочные катера, но там никто не пропал. Думаю, что до Портсмута они в своих поисках не дошли.
— В самом деле, Портсмут довольно далеко оттуда… — заметил Ратлидж.
— Ну да, называй как хочешь. Но если ты ищешь человека, который находился на борту корабля, а после захода в порт бесследно исчез, вот тебе подсказка: может быть, его уже не было на
А ведь это мысль!
— Пока не знаю, пригодится ли мне то, что ты рассказал. Очень может быть, что и пригодится. Спасибо!
Биллингс встал.
— Да я и сам ничего толком не знаю. А сейчас меня посылают в Стаффордшир. Тамошние коллеги зашли в тупик. В очередной раз…
— А я пока поразмыслю над тем, что ты рассказал.
— Отлично!
И Биллингс ушел, захлопнув за собой дверь.
Ратлидж принялся обдумывать то, что он только что услышал. Все считают, что Мэтью Трейнора убил Гудинг, а труп закопал где-то в окрестностях Лондона.
Хэмиш напомнил: «В последний раз Трейнора видели живым на палубе; он наблюдал за приближением родного берега».
«Все зависит от того, насколько близко от берега была тогда «Медея». И еще от прилива. Если Трейнора столкнули за борт и он всплыл на поверхность, он, скорее всего, поплыл, рассчитывая добраться до суши. Но в конце концов устал… или ему ноги свело судорогой».
Ратлидж вскочил и побежал за Биллингсом. Догнать его удалось у самого выхода.
— Ты что-нибудь забыл? — спросил Биллингс, обернувшись.
— Да. Во-первых, был ли твой утопленник обут? Во-вторых… было ли на нем пальто?
— Нет — на оба твоих вопроса. Ты прав, по пальто человека легче опознать. А может быть… — Биллингс бросил на Ратлиджа задумчивый и одобрительный взгляд. — Может быть, он пытался спастись вплавь.
Ратлидж улыбнулся:
— Я бы точно попробовал, окажись я на его месте.
— И я тоже, — кивнул Биллингс и зашагал дальше.
Ратлидж, довольный, вернулся к себе в кабинет.
Глава 19
До конца дня Ратлидж был очень занят. Он дописывал отчеты по трем делам, которые предстояло передать в суд. Но его мысли лишь наполовину были посвящены тому, чем он занимался; в голове роились всевозможные предположения.
И Хэмиш не дремал; он выдвигал аргументы за и против, и от спора с ним Ратлидж никак не мог уклониться.
С работы он вышел почти в восемь вечера. Дни становились короче, чувствовалось приближение осени. На фронте Ратлидж терпеть не мог длинные дни, когда стояло настоящее пекло. От жары усиливалась удушающая вонь, которая словно прилипала к тебе навсегда, впитывалась через кожу. Жара, духота, от каски мозг будто плавится. Хочется пить, но воды вечно не хватает — любой воды, а не чистой и свежей. Приходится совершать вылазки на ничейную землю. О том, чтобы помыться, нечего и мечтать; бриться необходимо только для того, чтобы налез противогаз. Даже новая форма пачкается до того, как успеешь насладиться чистотой. И думаешь о том, что дождь в таких условиях еще хуже. После дождя от земли поднимался туман, которым так легко замаскировать газовую атаку… Правда, Ратлидж не думал, что зимой в окопах лучше: голова
Он встряхнулся, подошел к машине и поехал к себе домой, радуясь, что у него есть время подумать. Но подумать ему было не суждено. Дома его ждала Франс; она попросила, чтобы Ратлидж повез ее куда-нибудь ужинать.
— Все мои друзья сейчас разъехались. Давай махнем куда-нибудь и будем притворяться, что нам весело.
Ратлидж рассмеялся:
— Не поздновато ли для ужина?
— Но я ничего не ела; уверена, что и ты тоже. Тогда поехали ко мне, и я что-нибудь приготовлю. А мы пока поговорим.
Он догадался: что-то случилось.
— Хорошо. Дай мне пять минут; я только умоюсь и переоденусь.
Франс ждала его в гостиной, беспокойно расхаживая туда-сюда, трогая разные безделушки, переставляя их с места на место. Ему из спальни казалось, что она не может и секунды постоять на месте. Он слушал ее шаги: цок-цок-цок по половицам, потом по ковру, потом снова по половицам.
Когда Иен вышел из спальни, Франс обернулась, вздохнула с облегчением и заставила себя улыбнуться.
— Ты выглядишь настоящим красавцем. Мне нравится твой галстук.
— Еще бы! Ведь ты сама подарила мне его на Рождество.
— Правда? У меня хороший вкус.
Иен повел сестру к машине. Они молча поехали к дому, в котором оба жили в детстве и который теперь принадлежал Франс.
Подходя к двери, она спросила:
— Тебе никогда не кажется, что в доме, если ты в нем один, появляется эхо?
— Никогда не думал… Да, наверное.
Войдя на кухню, Франс принялась открывать дверцы шкафчиков. Потом заглянула в кладовку.
— Я не особенно хочу есть, — признался Ратлидж.
— Ну вот, после обеда остался суп и немного ростбифа. Есть маринованные огурчики. Яблоки. Сыр. Ты не заваришь чай?
Он взял чайник, сполоснул и налил туда свежей воды.
Франс отложила в сторону хлеб, который нарезала.
— Иен… — начала она. — Помнишь Питера Локвуда? Ты учился вместе с ним в школе.
— Ну да, помню, — ответил Ратлидж, изображая беззаботность.
— На войне он был летчиком. Вернулся домой, собрался жениться на любимой девушке… а она уже вышла за другого. Он очень переживал. Уехал из Англии и перебрался в Кению. Наверное, переезд не помог, потому что он вернулся. Я недавно случайно встретилась с ним. Его отец умер, и ему досталась в наследство ферма. По-моему, там ему будет хорошо.
Отец Локвуда был фермером-джентльменом. У него не было ни титула, ни большого состояния, зато была земля — фамильная земля со времен Непобедимой армады, если не с «Книги Судного дня». Потомственное богатство, верность традициям, глубокие корни…
— Да, наверное. — Ратлидж насторожился, догадываясь, что последует дальше.
Франс не стала темнить:
— Он попросил моей руки.
— А ты что?
— Сказала, что хочу подумать. Вот я и думаю. Иен, у меня был один человек во время войны; я очень его любила, хотя и понимала, что у нас нет будущего. Имелись… непреодолимые препятствия, и мы договорились, что не станем начинать того, о чем потом пожалеем.