Докер
Шрифт:
Я вернулся к нашей древней лодке и вскоре тоже переправился через Дунай.
Весь этот и следующий день прошли в боях и победах. Гитлеровцев далеко отбросили от Дуная. На южном участке наши десантные войска овладели высотой «Пик», захватили десяток деревень и завязали бои на подступах к укрепленному пункту противника «Три замка», который горел второй день, озаряя ярким пламенем соседние деревни и окружающие леса.
Уже под самый вечер из района «Трех замков» я возвращался в штаб дивизии. Дорога безнадежно была забита машинами, танками, пушками. Я свернул и пошел полем. Вскоре меня обогнала вереница телег с ранеными. Запряженные трофейными конями, они мягко катили по песчаной почве. Рядом с одной из них я увидел рыжую дворняжку, Полкана с Волги. Она бежала, высунув язык, задыхаясь, измученная долгой дорогой, припадая на заднюю лапу, ушибленную или раненную где-то…
— Полкан, Полкан! — обрадованно крикнул я.
Собака остановилась, огляделась по сторонам и снова побежала за телегой. В телеге кто-то приподнялся. Показалась голова в белоснежных бинтах.
— Здорово, друг… — донеслось до меня, и раненый вяло помахал мне рукой.
Я, пожалуй, больше по голосу узнал в нем десантника с берега Дуная, сорвал с головы пилотку, помахал в ответ, успел только спросить:
— Что с тобой, дружище?
— Да вот… — Дальше я уже не разобрал.
Мимо меня проехала последняя телега с ранеными.
— Откуда раненые? — крикнул я вознице.
Возница, широкоплечий здоровяк, нехотя буркнул в ответ:
— Из пекла. Из самого главного замка!..
ТРАНСМИССИОННЫЕ РЕМНИ
Мы попали на станцию Папкеси через несколько часов после ее взятия.
Недалеко от станции стоял разбитый эшелон. Его таранил наш танк КВ. Случай редкостный, если не единственный, в Отечественной войне. Танк по касательной ударил гусеницами в колесо паровоза и вовремя отвалил в сторону.
В эшелоне было много всякого добра: одежды, обуви, белья, сушеных фруктов и варенья в килограммовых банках. И один вагон с добротными немецкими трансмиссионными ремнями. Вот этот вагон и привлек главным образом внимание наших солдат. У вагона толпилась большая очередь. Взяв по кругу ремня, солдаты торопливо уходили в свои роты. Судя по обрывкам фраз, доносившихся до нас, вскоре должно было начаться наступление в направлении озера Балатон.
Лейтенант Нежинцев, инструктор инженерного отдела нашей армии, с которым я утром встретился в шахтерском городке Варпалоте и откуда мы пешком добрели до Папкеси, увидя эти трансмиссионные ремни, радостно воскликнул:
— Вот счастливый случай! Возьму кожи на подметки!
Он хотел остановить солдата, несущего круг ремня, но тот обошел его, сказав:
— Несу на взвод, товарищ лейтенант. Попросите у других.
Лейтенант сделал еще одну попытку. На этот раз ему удалось остановить молоденького рыжего ефрейтора. Но ефрейтор сделал такое страдальческое лицо, с такой силой прижал к груди метровый круг трансмиссионного ремня, что лейтенант плюнул, выругался и спрятал нож, которым собирался отрезать кожи на подметки.
Рыжий ефрейтор отбежал шагов на десять, потом ликующе воскликнул:
— Ремня в вагоне много, на всех хватит!
Лейтенант обиженно буркнул в ответ:
— Ну, буду я еще лезть в вагон!
Мы сверили часы и направились искать командира батальона.
— Черт знает что! — не мог успокоиться лейтенант. — С ума сошли с этим ремнем! Попроси последний кусок хлеба — не задумываясь разделят. А с ремнем просто вышел конфуз!
— Солдат может обойтись и без хлеба, — сказал я. — На то он и солдат. А вот насчет кожи… Кожа — необходимая вещь… Тылы далеко, народ в походах износил сапоги, и каждый мечтает о новых подметках. В них ведь куда веселее шагается солдату.
Лейтенант хотя и согласился с моими доводами, но по всему было видно, что он сильно обижен и огорчен. И было бы из-за чего! Лицо его сделалось багровым, даже голос изменился, стал каким-то надтреснутым; видимо, лейтенанту в жизни все давалось легко, не привык он к отказам.
В 16.00 началось наступление наших войск на Балатон. Оно, правда, уже не носило того ожесточенного характера, что предыдущие бои, начиная от Ловашберени, но поначалу все же было упорным и кровопролитным.
Во время боя лейтенант перекочевал в соседний батальон, и я потерял его из виду.
К утру наши войска дошли до Балатона, отрезав пути отступления немцам.
В полдень я снова встретил лейтенанта… Он был ранен, не узнал меня, и его увезли на «виллисе». В последнем бою, говорят, перед самым озером, он заменил убитого командира роты и отлично дрался.
В Папкеси я возвращался один. «Не будь этого проклятого трансмиссионного ремня, может быть, лейтенант и не ушел бы в соседний батальон и не был бы ранен, — размышлял я. — Видимо, ему неловко было со мной в одном батальоне, самолюбие не позволяло: как-никак я был свидетелем его конфуза…»
В пути меня нагнал веселый старшина-артиллерист, и мы пошли вместе. Он рассказывал длинные деревенские анекдоты и всю дорогу смешил меня до слез.
Уже недалеко от Папкеси я увидел валяющиеся в разных концах безлюдного поля круги трансмиссионного ремня. Солдаты, видимо, побросали их в первые же минуты боя. В одном месте среди этих кругов я заметил убитого, мы подошли к нему. Это был молоденький рыжеволосый ефрейтор, что вчера ликующе кричал лейтенанту: «Ремня много в вагоне, на всех хватит!» Он лежал, широко раскинув руки, в кирзовых сапогах с дырявой подошвой…
Мы молча прошли дальше…
Много кругов трансмиссионного ремня валялось и в канаве, прорезающей поле. Мой веселый спутник, ничего не ведая о вчерашних событиях, сел у канавы, достал перочинный нож, поточил его о камень и, напевая песенку, отрезал себе кусок ремня. Потом протянул мне нож:
— Отрежьте и себе, товарищ капитан. Поставите новые подметки. Не будет им сносу.
Я взял нож, подержал его в руке и вернул артиллеристу.
— И зря! — сказал старшина. — Нам еще придется исходить пол-Европы! — И он отрезал себе второй кусок ремня. Про запас!