Докер
Шрифт:
Карельская была взята штурмом. Десантники истребляли заслоны врага и с боями продвигались по лесу к следующему укрепленному пункту — Самбатуксе. Отступая, фашисты ставили за собой дымовую завесу, и гвардейцы Хабекова шли, прикрыв рукой глаза от едкого дыма. Потом враг стал поджигать лес. Пламя высоко поднималось в небо. Но и огонь не остановил солдат Хабекова.
После взятия Самбатуксы бои перекинулись к опоясанной эскарпами, надолбами, гранитным и бетонным заграждением Мегреге. Перед широко раскинувшимся на берегах Олонки городом Олонцом я потерял след батальона Хабекова, так и не повидавшись с гвардии капитаном. Не нашел я его батальон и в Видлице.
Только в районе Салми я как-то однажды встретил Мурата Карданова. Он прибыл по вызову штаба дивизии издалека. Я думал, что Карданов вернется в батальон и я пойду вместе с ним, но этого не случилось. Карданову было присвоено звание Героя Советского Союза, и ему надо было ехать в Москву.
Наши войска освободили Салми и Питкяранта, вошли в Сортавала, и на этих рубежах в августе 1944 года завершилась война с Финляндией.
В октябре некоторые наши части были переброшены с Карельского фронта на Запад.
Среди многих имен командиров, известных мне по Северу, я встретил на дорожных указателях в городе Кечкемете, в Венгрии, и имя Хабекова. Я вспомнил форсирование Свири, бои за Карельскую и Самбатуксе, но, занятый неотложными редакционными заданиями, поиски гвардии капитана отложил до лучших времен.
Стрелки из фанеры с надписью «Хозяйство Хабекова» попадались мне потом и в районе Будапешта, и в небольших венгерских городках по дороге на озеро Балатон, где шли тяжелые танковые бои, и в Австрийских Альпах, и на развороченных авиацией улицах Винер-Нойштадта, и, наконец, в Вене.
Как-то во время боев за Дунайский канал я на перекрестке у Венской оперы среди сотен других стрелок заметил и хабековскую.
— Ну, уж сегодня обязательно повидаю этого неуловимого гвардии капитана! — решил я и отправился на поиски батальона Умара Хабекова.
Фанерные стрелки долго водили меня по улицам, пока не завели в узкий торговый переулок.
Навстречу мне медленно двигалась машина, задрапированная кумачом, а позади шла запрудившая весь переулок колонна молодых солдат десантных войск.
Прижавшись к нише витрины, я пропустил процессию.
— Кто убит? — спросил я юного солдата с флажком в руке, замыкавшего колонну, когда он поравнялся со мной.
— Гвардии капитан Хабеков… наш комбат… — ответил он, по-мальчишески вытерев рукавом гимнастерки глаза.
САПЕР И КОРРЕСПОНДЕНТ
Освободив западную часть Вены, наши войска остановились перед Дунайским каналом. Берега канала высокие, одетые в камень. Форсировать канал было трудно. Немцы это знали хорошо. Они ушли на левый берег и взорвали за собой мосты, оставив целым лишь один, который заминировали.
Спасти этот мост взялась группа саперов-комсомольцев во главе со старшиной Степаном Кузаковым.
Старшина был атлетического сложения, невозмутимого спокойствия и великий молчальник. Он по-пластунски подполз к мосту, осмотрел его и вернулся на командный пункт. Я спросил:
— Каким способом вы думаете разминировать мост?
Старшина подмигнул мне:
— Потом расскажу, товарищ капитан.
Но от командира батальона я узнал, что Кузаковым задуманы три варианта разминирования моста. Первый — вплавь через канал ночью. Второй — пробираться по фермам моста, тоже ночью. И третий — бегом через мост, под пулями немцев. Самым рискованным, конечно, был третий вариант. Какой выберет Кузаков?
Я об этом спросил у самого старшины, но он по своей привычке снова подмигнул мне:
— Потом расскажу, товарищ капитан…
Во второй половине дня саперы во главе с Кузаковым незамеченными подползли к мосту и притаились за парапетом. Здесь старшина подал товарищам знак, как спринтер на старте спустился на одно колено, спрятав саперные ножницы за спину, рванулся на мост. За ним гуськом, пригнувшись, с топорами за поясами, побежали Широков, Шевченко, Захаров и Михалевич.
В ту же секунду по немцам ударили наши танки и самоходные пушки. Но гитлеровцы прежде всего открыли огонь по саперам. Те на мгновение прижались к перилам моста и снова сделали бросок вперед.
Немцы все еще не решались взорвать мост. Они были уверены, что успеют перестрелять пятерых смельчаков. Им удалось ранить Кузакова в ногу. Старшина упал, ножницы выпали у него из рук. Но их тут же, чуть ли не на лету, подхватил Широков, ринулся вперед и с размаху перерезал провода, соединяющие заряд с подрывной машинкой.
Мост был спасен, к нему устремились наши танки.
Раненого Кузакова привели в подвал, где размещался командный пункт батальона, оказали первую помощь, а потом на носилках вынесли к санитарному автомобилю.
И тут я встретился с ним взглядом.
Видимо, на лице у меня было написано такое отчаяние — теперь уж не поговорить с героем! — что старшина остановил санитаров, я подбежал к нему, и он запекшимися губами прошептал:
— Сердитесь, товарищ капитан?.. И зря! Я, по-моему, все рассказал.
ПОСЛЕДНИЙ СНАРЯД
В первый же час боя выбыла половина расчета. Вскоре были ранены и остальные артиллеристы. Но эти остались в строю. Перевязанные бинтами, которые тут же пропитались кровью и почернели от порохового дыма, они продолжали сопровождать пехоту по улицам Вены.
К полудню в ящике осталось три снаряда.
Пушка стояла на перекрестке, со всех сторон обстреливаемая немецкими автоматчиками. Пули то и дело щелкали по щиту. Командиру орудия Чернецову вместе с заряжающим Бесамбековым и наводчиком Мартыновым пришлось укрыться в воротах ближайшего дома.
Пехотинцы попытались одни, без поддержки артиллерии, подняться в атаку, но неудачно.
Прижав перевязанную руку к груди, Чернецов тогда крикнул:
— Мартынов, к пушке!
Но Мартынов не двигался с места: у него пулей было ранено бедро.