Доктор Коул
Шрифт:
— Все, что я помню о казеине, так это то, что он содержится в молоке, — сказала Р. Дж.
— Верно. Казеин является главным протеином в молоке. Он сгущается, когда молоко прокисает. Большинство местных фермеров раньше сами готовили краску. У них было много снятого молока. Его высушивали и перетирали между камнями. Казеин использовали в качестве связующего вещества, смешивая его с пигментом, молоком, яичным белком и небольшим количеством воды. Пигментом был свинцовый сурик. Буквы написаны красной краской. Очень яркой, кстати. Со временем она порыжела под действием среды.
Люси
— Так… Вам удалось разобрать какие-нибудь буквы?
— Да, конечно. Есть карандаш? Я прочту.
Она диктовала медленно, чтобы Р. Дж. успела записать их на бланке для рецепта. Когда Люси закончила, Р. Дж. села и, не мигая и почти не дыша, уставилась на написанное:
Исайя Норман Гудхью
Отправляйся к Господу с миром
12 ноября 1915 года
Значит, семья Гарри Кроуфорда не имела никакого отношения к останкам ребенка. Р. Дж. искала не в том месте.
Она проверила записи городского архива и убедилась, что Исайя Норман Гудхью действительно был тем самым братом Нормом, с которым Эва прожила большую часть жизни. Это открытие принесло Р. Дж. вместо ответов массу новых вопросов и предположений, одно другого невероятнее.
Эве в 1915 году было четырнадцать лет. Она уже могла иметь детей, но в принципе еще сама была ребенком. Она жила одна со старшим братом на отдаленной ферме на дороге Лорел-хилл.
Если у Эвы был ребенок, она забеременела от какого-нибудь незнакомца или от брата?
Ответ, вероятно, таился в надписи на тарелке.
Исайя Норман Гудхью был на тринадцать лет старше Эвы. Он никогда не женился, прожил всю жизнь в изоляции, трудясь на ферме. Он зависел от сестры, которая готовила, прибирала в доме и помогала ему справляться со скотом и угодьями.
И прочими его потребностями?
Если брат и сестра были родителями этого ребенка, то возникает вопрос, не изнасилована ли была Эва? Или все произошло с ее согласия?
Девочка, должно быть, чувствовала ужас и недоумение, когда у нее вырос живот!
Р. Дж. представляла юную Эву — напуганную, несчастную из-за того, что ее ребенка похоронили в чистом поле, потому что это место было низинным лугом, который никто никогда не додумался бы распахать. Брат и сестра похоронили тело вместе? Глиняная тарелка находилась над ребенком. Р. Дж. решила, что Эва хотела тарелкой отметить место захоронения, написав на ней имя младенца и дату похорон.
Большую часть жизни Эва смотрела с холма на этот луг. Что она чувствовала, наблюдая, как коровы Гарри Кроуфорда бродят по нему и гадят на могилу?
О Господи, был ли этот ребенок мертворожденным?
Только Эва могла дать ответ на все эти вопросы, потому Р. Дж. никогда не суждено было узнать правду. Она больше не хотела никому показывать тарелку. Этот кусок глины слишком красноречиво говорил о трагедии, о маленьком
36
На тропе
Мысли о молодой Эве расстраивали Р. Дж. Даже приятная музыка не могла ее отвлечь. Теперь каждый день она с радостью покидала дом, желая контакта с людьми, который давала ей работа, но даже в офисе было тяжело, потому что невозможность Тоби зачать влияла на ее работоспособность и настроение. Тоби была раздражительной и нервной. Хуже того, Р. Дж. видела, что Тоби понимает это.
Р. Дж. знала, что им придется обсудить это, но Тоби уже была для нее кем-то большим, чем сотрудник и пациент. Они стали близкими подругами, поэтому Р. Дж. постоянно откладывала серьезный разговор. Несмотря на дополнительный стресс, она много времени проводила в офисе, с неохотой возвращаясь в тихий пустой дом.
Ее радовало лишь то, что близился конец зимы. Сугробы по обочинам дорог начали уменьшаться. Прогревающаяся земля впитывала влагу, и собиратели кленового сока занялись добычей сладкой жидкости. В декабре Фрэнк Сотби набил тряпками старые лыжные штаны и кеды и соорудил возле входа в магазин подобие нижней части тела человека, добавив лыжу и лыжную палку. Теперь эта конструкция начала проседать вместе с тающим снегом. Р. Дж. сказала Фрэнку, что это явный показатель скорого наступления весны.
Однажды вечером она, уже в который раз, распахнула дверь, услышав знакомое царапанье. В комнату заскочила Агуна и, как обычно, прошлась по дому с инспекцией.
— Ох, Агуна, останься со мной, — взмолилась она, вынужденная просить животное составить ей компанию, но Агуна скоро вернулась к двери и потребовала выпустить ее наружу.
Р. Дж. с радостью выезжала на вечерние вызовы «скорой помощи», хотя по правилам команда санитаров имела право приглашать ее, только если они сами не могли справиться. В последнюю ночь марта разыгралась последняя в сезоне снежная буря. На трассе, ведущей к Мейн-стрит, пьяный водитель не справился с управлением, и его «бьюик» выехал на встречную полосу и врезался в несущуюся на большой скорости «тойоту». Мужчина, сидевший за рулем «тойоты», ударился о руль, раздробив несколько ребер и грудину. Каждый вздох причинял ему сильную боль в груди. Более того, часть грудины не двигалась при дыхании, что в конце концов вызвало разрыв мембраны.
Все, что смогли сделать в полевых условиях санитары, так это примотать к груди пострадавшего плоский пакет с песком, дать ему кислород и отвезти в медицинский центр. Они как раз переносили раненого, когда Р. Дж. подъехала к месту происшествия. На аварию выехало больше санитаров, чем требовалось. Среди них была Тоби. Они стояли вдвоем и наблюдали, как санитары грузят мужчину в карету «скорой помощи». Потом Р. Дж. кивнула Тоби, предложив отойти в сторону от добровольцев, очищавших дорогу от осколков стекла и кусков металла.