Доктор Смерть
Шрифт:
— Это… это вы? — Ильзе повернулась к Маренн, она была потрясена. — Как написано? Кто художник?
— Автор картины — Серт, — спокойно ответила Маренн, проходя в комнату. — Она называется «Победившая Франция». Я бы сказала, что это портрет Франции, а я лишь послужила моделью, не более того. К тому же это всего лишь копия. Оригинал находится в музее Французской армии, в Доме инвалидов. Серт написал картину по эскизу, сделанному моим мужем, тоже художником, еще во время Первой мировой войны. Мой муж не смог закончить работу, он умер от ран в восемнадцатом году. Серт сделал это за него. Здесь много художественного воображения — как иначе у большого мастера? Так что можно сказать, что это не мое изображение, это всего лишь образ, времени, которое мы пережили, образ эпохи. Картина никогда не принадлежала мне лично. Серт сразу отдал ее в музей. А когда я уехала из Франции, мой отец маршал Фош, который командовал войсками Антанты в Первую мировую войну, попросил Серта сделать для него копию. Вот теперь она висит здесь.
Маренн грустно улыбнулась.
— Присаживайтесь, — она направилась к дивану. — Женевьева сейчас распорядится об ужине. Здесь можно говорить свободно, — предупредила она Ильзе. — Здесь — только друзья. Это относится и к прислуге. Так что опасаться нечего.
— Я знаю, это вы помогли освободить Вальтера из тюрьмы, — Ильзе опустилась на краешек кресла напротив. — Сегодня я благодарна вам, но было время, когда ненавидела всей душой.
— Мне не трудно вас понять, — Маренн опустила голову. — Но я побеспокоила вас не ради того, чтобы показать, как хорошо живу, и насладиться вашим унижением. Я искренне хочу помочь вам. Я хочу, чтобы Вальтер поправился, насколько это возможно при его болезни, и снова занял полагающееся ему место. Теперь, после краха рейха, все намного сложнее. Приходится считаться со многими противостоящими нам обстоятельствами. Но их и раньше было немало. Я не буду скрывать, фрау Ильзе, дело, с которым я хочу обратиться к Вальтеру, касается и вас. Оно касается человека, который едва не разрушил вашу жизнь. Едва не лишил жизни, без преувеличения. Это Бруннер.
— Бруннер?! — Ильзе в страхе прижала пальцы к губам. — Он жив?
— Еще бы, — Маренн покачала головой. — И, насколько мне стало известно, живет припеваючи. Но это бы полбеды. Он снова принялся за прежнее ремесло. Изготавливает таблетки, и даже кое-что похуже, чем вскоре собирается отравить полчеловечества. В нем очень заинтересованы американцы. Они теперь во вражде с прежними союзниками, большевиками, и им как воздух необходимо новое вооружение, в том числе психического воздействия. Я отдаю себе отчет, что втягивать вас в подобную историю, имея в виду все, что вы пережили, весьма рискованно. Вальтер тяжело болен. Конечно, мы будем бороться за его жизнь, но, простите меня за прямоту, может так случиться, что вы останетесь единственной опорой для Клауса. К тому же у вас совершенно нет опыта какой бы то ни было конспирации. А она нам необходима. Сейчас спустится Джилл. Я не хочу посвящать ее. Она и так до сих пор сильно переживает смерть Ральфа, ей ни к чему знать об истинной причине нашей встречи. Потому послушайте меня и запомните. Завтра, — она взглянула на Клауса, который в другой части зала возился с Айстофелем, — я положу вашего сына на обследование в мою клинику. Обследование займет неделю. Все это будет совершенно бесплатно, не беспокойтесь. Сами вы будете жить у меня в доме, но весьма уединенно. Если ко мне кто-то приедет, представлять я вас не буду, простите меня.
— Я понимаю, — Ильзе кивнула головой.
— После того как обследование закончится, вы отправитесь домой. Я оплачу билеты. А через неделю вызовите меня телеграммой. Для меня это будет повод увидеться с Вальтером, не вызывая подозрений, — она взглянула на Ильзе и пояснила. — Меры предосторожности необходимы не только потому, что нам следует опасаться французов. Как раз французов нам нужно опасаться меньше всего. Но мы не должны забывать о Бруннере и о тех людях, которые сейчас стоят за ним. Они, безусловно, следят за нами. Это нельзя сбрасывать со счетов. И они куда опаснее, чем французы, англичане. Вы все уяснили?
— Да, да, конечно, — Ильзе сжала руки на груди, губы ее дрожали. — Я сделаю, как вы сказали.
— Вот и хорошо.
— Фрау Ильзе, вот так встреча! — в комнату вошла Джилл. — Мама, Женевьева просила сказать, ужин накрыт. Можно приглашать за стол.
Ильзе встала. Снова взглянула на портрет, потом — на Маренн. Зеленоватые глаза женщины с портрета времен Первой мировой войны смотрели на нее сквозь паутину грустных и трагических лет с сочувствием, пониманием, добротой. Закрыв лицо руками, Ильзе неожиданно расплакалась.
— Мама! — Клаус оставил Айстофеля и подбежал к ней.
— Что случилось? — Джилл явно смутилась.
— Ничего, ничего, — Маренн поднялась и, подойдя к Ильзе, ласково обняла ее. — Это все эмоции, воспоминания. Это все пройдет. Клаус, — она погладила мальчика по голове, — иди с Джилл в столовую. Мы тоже сейчас подойдем. И не забудьте покормить Айстофеля, — напомнила она с улыбкой. — Скажи Женевьеве, я разрешила тебе его покормить.
Ильзе выполнила просьбу Маренн. Она сделала все, как договорились в Париже, и спустя две недели Маренн отправилась в Италию. Сойдя с поезда в Милане, она на такси добралась до Паланцы, где на берегу озера Лаго-Маджоре проживал бывший шеф германской разведки Вальтер Шелленберг.
Начиналась весна. День выдался солнечным, ласково пригревало солнце. Маренн вышла из машины, расплатилась с водителем и оглянулась вокруг. Тишина. Высокие деревья поскрипывали ветвями над голубоватой гладью озера. Снега почти не видно. Небо синее, чистое — ни облачка. Яркое мартовское солнце веселыми зайчиками стучалось в цветные окна небольшого дома на берегу, построенного в стиле ампир. Поправив черную вуалетку, скрывающую лицо, Маренн направилась по дорожке к дому. Вдруг остановилась — ее словно пронизало электрическим током. Она вскинула голову. На балконе второго этажа она увидела Вальтера. Сердце, казалось, застыло внутри. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Последние дни перед падением Берлина вспомнились Маренн в это мгновение с необыкновенной яркостью. Прощальный взгляд Евы Браун, гибель Фелькерзама, тяжелое ранение и смерть Ирмы. Разрушенные дома, танки с красными звездами на башнях, перегородившие улицы. Казалось, весь мир стоит на грани краха. Завтра никогда не наступит. Но война закончилась. Они остались, чтобы жить. Жить и помнить.
Он ушел с балкона, наверное, для того, чтобы встретить ее внизу. Она поднялась по ступеням на крыльцо. Вошла в холл.
— Здравствуй, Маренн, — он спустился с лестницы и подошел к ней.
Она помнила его объятия, помнила запах его тела. Сердце заныло, на глаза навернулись слезы. Без слов она обняла его, прижавшись лбом к плечу.
— Ильза с Клаусом уехали в Милан, — сказал он, гладя ее волосы. — Она решила, что нам лучше остаться одним.
— Я думаю, такое решение далось ей непросто, — Маренн подняла голову, неотрывно глядя в его лицо.
Он наклонился и поцеловал ее.
— Она знает, что я люблю тебя, по надо растить Клауса, да и самой ей жить негде. Возвращаться в Германию одна она боится.
— Она сказала мне, что ты проходишь обследование в клинике Форнака, — Маренн прошла в комнату и опустилась в кресло. — Что говорят врачи?
— Они настаивают на операции. И как можно скорее. Максимум, что они дают мне на раздумья, — неделю.
— Надо соглашаться, я думаю.
— Нет, операция не поможет, я знаю, — закурив сигарету, Вальтер подошел к окну. — Она только ухудшит дело. Мне уже ничего не поможет. Сколько протяну — столько и протяну. Если меня не станет… — он повернулся.
— Не надо говорить об этом, — Маренн вздрогнула.
— Надо, — спокойно продолжил он. — Я генерал, пускай теперь и бывший, мне приходилось смотреть смерти в лицо, и она меня не пугает. Но я хочу просить тебя позаботься о Клаусе.
— Об этом и просить не нужно, — в волнении Маренн сжала поручень кресла. — Я, конечно, его не оставлю, я стану ему второй матерью, если потребуется, но я не допускаю даже мысли…
— Не стоит обманывать себя. Ты знаешь, это не в моих правилах, — он подошел, сел в кресло напротив.