Доктрина шока
Шрифт:
Неолиберальная эра хранит в себе один грязный секрет: эти идеи проиграли не в результате открытого состязания в дискуссиях и не потому, что их не поддержали избиратели. Их грубо отбросили из соображений политической конъюнктуры. Когда люди начинали за них активно бороться, на них обрушивалось насилие — в виде танков Пиночета, Ельцина и Дэна Сяопина. Иногда же их предавали с помощью «вуду-политики», если воспользоваться выражением Джона Уилльямсона: так действовала тайная экономическая команда боливийского президента Виктора Паса Эстенсоро после его выборов (на фоне массового задержания профсоюзных лидеров); или представители АНК, тайно предавшие на переговорах Хартию Свободы ради секретной экономической программы Табо Мбеки; или уставшие лидеры «Солидарности», согласившиеся после выборов подчиниться шоковой терапии в обмен на денежную помощь. Именно потому, что мечта об экономическом равенстве настолько популярна и ее так трудно опровергнуть в честном сражении, приходилось использовать доктрину шоковой терапии.
Вашингтон всегда видел в демократическом социализме более опасного соперника, чем тоталитарный коммунизм — последний было куда легче дискредитировать и превратить в удобного
Он боролся за мечту, которая не потерпела поражения. Ее на время заглушили, как говорил Вальш, ее залили волной страха. И потому, по мере того как Латинская Америка приходит в себя после десятилетий шока, старые идеи возвращаются — происходит «повсеместное распространение подобных моделей», чего так опасался Киссинджер. После кризиса 2001 года в Аргентине противостояние приватизации стало обычным явлением на континенте, из-за чего свергались и ставились правительства; к 2006 году это движение породило «эффект домино». Луис Инасио Лула да Сильва был снова избран президентом Бразилии в основном потому, что превратил голосование в референдум относительно приватизации. Его противник из партии, ответственной за распродажу бразильских богатств в 90-е годы, появлялся на публике в обличье социалиста, участника гонок NASCAR, в куртке и бейсболке с логотипами государственных компаний, которые еще не были проданы. Однако избирателей это не впечатлило, и Лула получил 62 процента голосов, несмотря на скандалы, связанные с коррупцией в его правительстве. Вскоре после этого в Никарагуа Даниэль Ортега, бывший предводитель Сандинистского движения, сделал основой своей победной кампании постоянные перебои с подачей тока в стране; он уверял, что продажа национальной электроэнергетической компании испанской фирме Uniyn Fenosa после урагана «Митч» была причиной всех проблем. «Братья, вы страдаете от этих перебоев каждый день! — восклицал он. — Кто же привел Uniyn Fenosa в нашу страну? Это сделало правительство богачей, которое служит дикому капитализму» 23 .
В ноябре 2006 года выборы президента в Эквадоре превратились в идеологическую битву. Рафаэль Корреа победил бананового магната Альваро Нобоа, одного из богатейших людей в стране. Корреа использовал в своей официальной кампании песню группы Twisted Sister под названием «Нам это не нужно» (We're not going to take it) и призывал страну «преодолеть все ошибки неолиберализма». После победы новый президент Эквадора заявил, что он «не фанат Милтона Фридмана» 24 . К тому моменту уже заканчивался первый год пребывания на посту президента Боливии Эво Моралеса. Он послал военных, чтобы отнять месторождения газа у транснациональных «грабителей», и начал национализацию отдельных предприятий горнодобывающей промышленности. В то же время в Мексике прошли выборы 2006 года, фальсифицированные результаты которых были поставлены под сомнение, в результате чего возник беспрецедентный феномен «параллельного правительства» народа, когда решения принимались на улицах и площадях вне резиденции правительства в Мехико-Сити. В штате Оахака власти правого направления послали специальные отряды полиции, чтобы разогнать забастовку учителей, требовавших повышения заработной платы. Это породило во всем штате широкое возмущение против коррупции корпоративистского государства, длившееся несколько месяцев.
Политические лидеры Чили и Аргентины также противопоставляют свое направление экспериментам чикагской школы, хотя вопрос о том, предлагают ли они какие-то реальные альтернативы, остается предметом жарких споров. По меньшей мере, это победа на символическом уровне. Несколько членов кабинета аргентинского президента Нестора Киршнера, как и сам глава государства, во время диктатуры сидели в тюрьмах. 24 марта 2006 года, ровно через 30 лет со дня военного переворота 1976 года, Киршнер обратился к собравшимся на Пласа-де-Майо, где когда-то стояли матери людей, пропавших без вести, и заявил им: «Мы вернулись» — от имени поколения людей 70-х, переживших террор. Он сказал, что собравшиеся тут — это «лица 30 тысяч пропавших без вести наших товарищей, которые сегодня вернулись на эту площадь» 25 . Президент Чили Мишель Бачелет также принадлежит к числу жертв режима Пиночета. В 1975 году ее вместе с матерью бросили в тюрьму «Вилла Гримальди», знаменитую своими деревянными камерами для изоляции, где можно разместиться лишь скрючившись, и подвергли пыткам. Ее отец был военным, он отказался участвовать в перевороте и был убит людьми Пиночета.
В декабре 2006 года, месяц спустя после смерти Фридмана, лидеры Латинской Америки собрались на историческом саммите в Боливии, в городе Кочабамба, где несколько лет назад народное возмущение против приватизации системы водоснабжения вынудило компанию Bechtel покинуть страну. Моралес открыл встречу обещанием перевязать «вскрытые вены Латинской Америки» 26 . Эти слова указывали на книгу Эдуардо Галеано «Вскрытые вены Латинской Америки: пять столетий разграбления континента» (Open Veins of Latin America: Five Centuries of the Pillage of a Continent), проникновенный и убедительный рассказ настоящего писателя о жестоком грабеже, который сделал богатый континент бедным. Впервые книга была опубликована в 1971 году, за два года до того, как был свергнут Альенде — за то, что попытался перевязать вскрытые вены страны путем национализации медных рудников. После переворота началась новая эпоха грабежа, когда национальные структуры, созданные движением девелопментализма, были разграблены, разобраны на части и распроданы.
И сегодня латиноамериканцы снова намерены осуществить ту программу, которую так жестоко подавляли все эти годы. Многие их мероприятия всем хорошо знакомы: национализация ключевых секторов экономики, земельная реформа, значительные инвестиции в образование, развитие грамотности населения и здравоохранение. Это не революционные идеи, но за ними стоит представление о государстве, которое помогает достичь равенства, и они дают отпор Фридману, который в 1975 году писал Пиночету: «Как я думаю, огромная ошибка — верить в то, что можно делать добро с помощью чужих денег».
Несомненно, нынешние движения в Латинской Америке продолжают давнюю традицию, но не являются простым повторением программ предшественников. Главным отличием нового поколения деятелей является ясное понимание необходимости защитить людей от шоков, пережитых в недавней истории: от переворотов, от иностранных шоковых терапевтов, от мастеров пыток, обученных в США а также от долгового шока и обесценивания валюты 1980-1990-х годов. Участники массовых движений в Латинской Америке, благодаря которым во многих странах на выборах победили кандидаты от левых сил, учатся создавать модели, которые смягчают действие шока. Например, у них меньше централизации, чем в 60-х, поэтому сломить движение с помощью ареста нескольких лидеров будет сложнее. Несмотря на то что вокруг Чавеса возникает культ личности и он пытается создать централизованную власть в государстве, сеть прогрессивных деятелей Венесуэлы в большой степени децентрализована и их власть распределяется между рядовыми активистами и группами посредством местных советов и кооперативов. Движение народа Боливии, благодаря которому Моралес пришел к власти, организовано подобным же образом, и его участники дали понять, что будут поддерживать президента только на определенных условиях — если Моралес останется верен своим демократическим обещаниям, и никак иначе. Такие сетевые структуры помогли Чавесу пережить попытку переворота в 2002 году: как только революция оказалась под угрозой, обитатели пригородных районов Каракаса вышли на улицу и стали требовать восстановления прежнего строя. Такого рода народных протестов не было во времена переворотов в 1970-е годы.
Новые лидеры Латинской Америки также принимают меры, чтобы предотвратить возможные перевороты при поддержке США, которые могли бы разрушить достижения демократии. Правительства Венесуэлы, Коста-Рики, Аргентины и Уругвая объявили, что не будут посылать своих студентов в школу для обучения военнослужащих из стран Латинской Америки (которая теперь носит название «Институт Западного полушария по сотрудничеству в сфере безопасности») — печально знаменитый учебный центр для полиции и военных в Форт-Беннинге (штат Джорджия), где многие самые жестокие латиноамериканские убийцы изучали последние «контртеррористические» техники и методики, которые применялись в борьбе с фермерами Эль-Сальвадора или рабочими-автомобилестроителями Аргентины 27 . Боливия и Эквадор также думают разорвать отношения с этим заведением. Чавес заявил, что если правые экстремисты в боливийской провинции Санта-Крус будут угрожать правительству Эво Моралеса, войска Венесуэлы поднимутся на защиту демократии Боливии. Самый же радикальный шаг предпринял Рафаэль Корреа. В портовом городе Эквадора под названием Манта сейчас располагается крупнейшая военная база США в Южной Америке, где сосредоточены военные, ведущие «войну против наркотиков», преимущественно в Колумбии. Правительство Корреа заявило, что договор об аренде базы, срок которого закончится в 2009 году, не будет возобновлен. Министр международных отношений Мария Фернанда Эспиноза сказала: «Эквадор — суверенная страна. Мы не хотим, чтобы на нашей земле находились иностранные войска» 28 . Если же американские военные лишатся своих баз и обучающих программ, их власть подвергать латиноамериканцев воздействию шока заметно уменьшится.
Новые лидеры Латинской Америки подготовились к шоку нестабильного рынка. Одним из главных факторов нестабильности последних десятилетий была скорость перемещения капитала или внезапное падение цен на массовую продукцию, которое может разорить сельскохозяйственный сектор. Большинство стран Латинской Америки уже пережили этот шок, который оставил после себя заброшенные индустриальные пригороды и участки необработанных земель. Поэтому новые левые поставили перед собой задачу разобрать обломки глобализации и снова заставить работать заброшенные предприятия и хозяйства. В Бразилии активисты и разорившиеся фермеры объединились в «Движение безземельных людей», которое создало сотни кооперативов для осваивания неиспользованных земель. В Аргентине это движение «восстановленных компаний» — двух сотен обанкротившихся предприятий, которые превратились в кооперативы с демократическим управлением. Такие кооперативы защищены от шока, связанного с уходом инвесторов, поскольку последние уже их покинули. Можно сказать, что эти опыты восстановления представляют собой новый тип реконструкции после катастрофы — реконструкцию после относительно медленно развивавшейся катастрофы неолиберализма. Это резко отличается от модели, которую комплекс капитализма катастроф навязал Ираку, Афганистану или побережью Мексиканского залива: в Латинской Америке процессом восстановления руководят те же люди, которые пострадали от катастрофы. И неудивительно, что их свежие решения представляют собой подлинный третий путь, который с помощью шока пыталась заблокировать всемирная кампания чикагской школы. Это настоящая демократия в повседневной жизни.