Долететь и вернуться
Шрифт:
— Нет!
Хэст успокоился.
— Что же мне помешает получить его?
Трульд снова засмеялся. Он смеялся и одновременно морщился от боли в ноге, не находя сил совладать со смехом. Колдовство колдовством, а естество брало свое, к тому же то, что он собирался сказать своему родственнику, было славной шуткой.
— Ты можешь взять человека, но ты не сможешь взять волшебство. А зачем тебе одно без другого?
Хэст поднял бровь, ожидая разъяснений. Он был готов к вранью. К самой чудовищной лжи, но ответ Трульда был коротким и убийственно логичным:
— Ты думаешь. Император был глупее тебя или он не понял, какие
Он замолчал. Хэст тоже молчал, уже догадываясь, что услышит в ответ, если спросит, но все же спросил:
— И что же?
— Ничего! Эти ножны только для одного меча! Хэст не стал ничего больше спрашивать. Этот второй удар, полученный им сегодня, бьи ничуть не слабее, чем тот, который нанесла ему сегодня сестра. Поражение, превращенное им в победу, когда он заставил Трульда принести вассальную клятву, вновь превратилось в поражение.
— Я понимаю, как тебе обидно, но для тебя ведь ничего не потеряно… В твоем распоряжении и меч, и ножны. И я, и Всезнающий будем к твоим услугам.
Он изучающе смотрел на Маввея. Он явно ожидал отклика.
— Пока мы будем вместе, у нас всегда будут и Сила, и Знание.
Маввей продолжал молчать.
— И власть и сила должны иметь конкретное приложение. Не так ли?
Порыв ветра колыхнул занавеси, скрипнул ставней. Он принес в комнату влажный запах болота.
— У нас есть земли и замки в этом болоте, но нужно ли нам только это?
Маввей ничего не ответил. Он ждал предложения.
— С тем, что у нас есть, можно держать за горло Императора. И тогда…
Брайхкамер судорожно сглотнул.
Хэст обратил внимание, что Трульд не сказал «мы можем», а ограничился нейтральной фразой. За ней скрывалось недвусмысленное предложение взять Империю себе. Маввей тоже сглотнул внезапно пересохшим горлом. Он наконец понял, что предлагает ему новый родственник.
Куш был велик. Он вздрогнул, представив себе бескрайнюю страну, раскинувшуюся от Замской трясины, до пустынь Юго-Запада. Города, деревни, храмы Братьев по Вере… Империя лежала перед ним словно прекрасная женщина. Желанная и покорная. Власть! Это была власть над людьми, над пространством, над временем.
Это короткое слово волной прокатилось по жилам, заставляя спину распрямляться, а челюсть воинственно выпятиться. Машинально он посмотрел на разрушенную башню. Огрызок стоял на месте и еще дымился. Трульд был прав! Теперь это было возможно! Но он осторожничал и не спешил согласиться.
— Зачем мне горло нашего обожаемого Императора? Я вообще не люблю никого держать за горло.
В этих словах была явная двусмысленность. Их можно было повернуть и так и эдак.
Трульд понял, что от него ждут большей откровенности, и ответил прямо, как и подобало рыцарю и тайному заговорщику:
— Действительно. А зачем нам тогда и сам Император? Разве наши предки не менее родовиты? Твои единороги прошли путь больший, чем его вепрь…
Это было так неожиданно, что Хэст пришел в себя. Он оглянулся. Трульд, напряженно наклонившись вперед, смотрел на него, ожидая окончательного ответа. Но Хэст не стал спешить.
Кровь прилила к его лицу. Со стеснившимся дыханием он подошел к окну, отодвинул створку. Взгляд его сразу уперся в башню. Костры, горевшие у подножия, освещали разодранную трещиной
— Осталось только уговорить колдунов помочь нам.
Может быть, ты уже знаешь, как заставить их делать то, что тебе нужно?
— Не тебе, а нам, — поправил его Трульд. Огорчение, прозвучавшее в голосе Хэста, лучше всяких заверений показало ему, что слова брайхкамера попали на добрую почву. — Нам нужно заставить колдунов делать то, что нужно нам!
— Заставить? — Маввей усмехнулся. — Ты можешь представить, что сотворит с замком господин благородный Штурман, если ему не понравится твое предложение?
Он посмотрел на Трульда. Тот сидел далеко от окна и от стены. Но даже оттуда было видно, как побледнели его щеки. Хэст вспомнил ряд бочек, сметенных взглядом колдуна, и улыбнулся. Да! Трульду нынче здорово досталось…
— Вряд ли он сделает это, если будет знать, что его неповиновение отзовется на его родственниках.
Трульд говорил твердым голосом, но Хэст видел, что он убеждает сам себя.
— Раз они так любят друг друга, может быть, угрожая смертью одному из них, мы заставим служить нам других? Жизнь достаточно привлекательная приманка даже для колдуна. А если мы добавим к жизни золото, то приманка станет еще более привлекательной…
Хэст в замешательстве потер щеку. Не говоря ни «да», ни «нет», он сообщил Трульду:
— Золото на них не очень-то действует… Я уже проверял. К тому же они дворяне.
Тот, словно разглядев согласие в этих словах, улыбнулся:
— Любой из нас, включая Императора, предпочтет богатую жизнь позорной смерти. Не думаю, что колдуны пекутся из другого теста.
Хэст промолчал.
— Ты не сердись, — сказал тогда новый родственник. — Я там кое-что приказал предпринять…
Тишину за окном разрезал певучий звук. Трульд встрепенулся:
— Это Винтимилли. Я вызвал его к Башне Трех Любовников. Он хочет видеть тебя.
…Хэст опустил факел так, чтобы пламя освещало его лицо. Винтимилли был недоверчив. Он прожил такую долгую жизнь только потому, что был недоверчив, и многое из того, что другим людям (впоследствии непременно покойникам) казалось очевидным, он не принимал на веру. Хэст по праву гордился своим вассалом. Всадники, числом около двух десятков, стояли внизу, под башней. Все, как один, были закованы в латы альригийской работы с золотистой насечкой по бокам. Факелы в руках оруженосцев отбрасывали тусклые блики на помятое боевое железо, и насечки красиво искрились, создавая ощущение прохлады. Ночной ветер раскачивал перья на шлемах командиров, окружавших Винтимилли. Лица их были сосредоточенны, словно они понимали важность того, что сейчас должно произойти. Винтимилли, выделявшийся из группы своей белоснежной бородой, привстал на стременах. Конь под ним попятился, и Хэст понял, что всадник непроизвольно сжал его бока ногами, и обученный боевой конь, как и полагалось, попятился. Хэст ждал, что Винтимилли, как это полагается, спешится, встанет на колено и обнажит голову, но тот не сдвинулся с места.