Долг чести
Шрифт:
– Фельдфебель, ты что, не слышишь?! – нахмурившись, спросил ротмистр.
В ответ я расстегнул кобуру и положил руку на холодную рукоятку пистолета. С ним тоже интересная история. Личное оружие мне должны были выдать по прибытии в часть, но бюрократия она такая бюрократия, что выдали сейчас. И я знал, почему.
Мелкие чиновники, пусть даже они работают в Генштабе, знают и могут многое. Хотя вышестоящие начальники на них не обращают внимания. Помните того штабс-капитана, что мне направление сделал? Обратился бы я к кому постарше, мне бы отворот поворот сделали, а с
Это еще не все, оружие мне должны были выдать как хорунжему Вершинину, с ним шашку с надписью «За храбрость» и темляком ордена Святой Анны четвертой степени. То есть мне должны были дать офицера и дворянина, в принципе я вполне заслуживал, однако в верхах все переиграли и зарубили это решение. Все документы изъяли, поэтому наспех сляпали новые на фельдфебеля.
Штабс-капитан показал мне часть документов, что изъять не успели, шашку обратно в арсенал отправили, а вот «Волкова» все же выдали. Это хорошо, кобуры к «Люгеру» у меня не было, что уж про карманный пистолет говорить.
А вот насчет злого командного рыка ротмистра слабенькая отмазка, совсем слабенькая, у меня была. Я не его подчинений, хотя по всем знакам различия мы относимся к одному ведомству, ВВС, только тот моряк, а я сухопутник. А причина банальна: я нахожусь на попечении военных врачей, осталась до госпиталя дойти и окончательно бумаги на излечение оформить, а тут этот ротмистр.
– Я вас не знаю. Может, вы агент вражеской разведки? – ответил я.
– Ты совсем память растерял?! – возмутился тот, выбираясь из машины на улицу. – Я у тебя сегодня утром самолет принимал.
– Там много народу шастало, всех не упомнишь, ваше благородие.
– Ты мне показывал машину, туалетом хватался.
– Что-то вспоминается, – с некоторой настороженностью ответил я.
– Мне нужно машину перегнать в Казань на изучение. Ты машину привел, разобрался в ней, поможешь.
– Это вряд ли. У меня приказ прибыть в госпиталь на лечение, я ослаблен после плена, лечиться нужно.
– Черт с тобой. Чего ты хочешь?
– Вот это другое дело. – Я сразу застегнул кобуру и поправив вещи, коими был увешан, продолжил: – У вас связи в московском центре переподготовки есть?
– А тебе зачем?
– Я туда направление получил. Хочу получить документы летчика-истребителя. Меня в Турции именно на него учили. Хочу стать самым результативным летчиком за всю войну по количеству сбитых. А меня могут направить учиться на летчика-бомбардировщика. Вот и нужно помочь попасть в группу истребителей.
– А в направлении что написано?
– Просто общее направление, ваше благородие. Видимо, там решать будут.
– Я тебя разочарую, фельдфебель. Два центра по переподготовке летчиков-истребителей находятся в других городах. В Казани и в Омске. В Москве обучают на бомбардировщиков и разведчиков. Штурмовиков – в Хельсинки и Екатеринбурге. Последний передислоцировали из Варшавы. В общем, так. Если договоримся, я направление твое изменю, и с ним ты прибудешь в Казань, лечиться и обучаться можно там.
– Мне минимум месяц лечиться нужно, я перегрузки пока не выдержу, сознание точно потеряю, слаб.
– В Казани и вылечишься.
– Едем, господин ротмистр, – вздохнул я.
Сложив вещи на заднем сиденье, я сел в машину, и мы погнали в сторону аэродрома. Как я понял, ротмистру приказали перегнать трофей, и он решил взять меня для подстраховки, мало ли что, а мне машина все же знакома, тем более вел я ее в сложных метеорологических условиях, ночью. Кстати, не зря меня на борт взял, не раз некоторые острые моменты подсказывал.
До Казани долетели. Между прочим, тоже ночью летели. Взлетали, когда уже час как стемнело. Он тоже «ночник», экипаж у него, пять человек, тоже люди опытные. А уже через пять часов, в десять утра, сидя на лавке у окна пассажирского вагона, я покидал Казань, поезд шел на Москву.
Нет, ротмистр честно пытался выполнить обещание, но командующий центра переподготовки послал его, довольно грубо, даже мне за дверью, это было слышно. Пришлось собирать вещи и отправиться на вокзал, тут ловить было нечего. Потом пересадка в Москве, и в столицу. Выспаться успел в вагоне. Доехал хорошо, никто не мешал. Не пытался обокрасть. Я с двумя фронтовиками ехал, следили за вещами друг друга.
Два месяца, мне потребовалось два месяца, пока врачи не дали добро, сообщив, что теперь-то уж я в порядке. Да и сам чувствовал. Мы с двумя казаками, что тут также на излечении были, сбили деревянный спортгородок, расчистили от снега площадку и каждый день по несколько часов там занимались, звеня клинками шашек, не обращая внимания на зевак и мороз. Так что я не только лечился, и когда лечащий врач разрешил, то усилил нагрузки.
Постепенно тело поддавалось и становилось все лучше и лучше. Пластичнее. По крайней мере, когда меня выписывали, я с тремя казаками рубился на шашках в течении часа. Один выбывал, другой вставал на его место. Рубились, естественно, затупленными тренировочными шашками.
Они были не из госпиталя, только один, остальные – из местного казачьего полка при столице. Меня даже удивило, что они вдруг решили взять меня в свое братство и после выписки мы провели церемонию принятия в казаки. Вручили мне мою же шашку. Только с нею поработал отличный специалист, привел в порядок, и теперь она носила цвета кубанских казаков.
После этого меня погрузили на поезд, мы попрощались, и я поехал в Москву, мне все же дали две недели отпуска. А вот направление в центр переподготовки аннулировали, выдали направление в мой же полк. То есть в полк, где раньше служил Вершинин, видимо, на прежнюю должность бортстрелка.
В купе кроме меня были офицер и два студента-гимназиста, если по одеждам судить. Кстати, офицер был из ВВС. Поглядывая в окно, покосился на меня, видимо, неприятно было, что с нижним чином едет, но заметив на обшлаге шинели ленточку солдатского ордена, подобрел.
– Смотрю, казаки провожают, а сам из наших, – сказал тот.
– Друзья, ваше благородие. Провожают.
– Так ты из казаков? – уточнил поручик.
– Никак нет, потомственный москвич, как мне говорили. Я после ранения память потерял…