Долг. Мемуары министра войны
Шрифт:
Когда мы с генералом Картрайтом собрались выйти к прессе, чтобы рассказать о новой стратегии, республиканцы в конгрессе и бывшие члены администрации Буша уже успели «отметиться» в СМИ жесткой критикой по поводу «предательства наших союзников» ради «выслуживания перед русскими». Сенатор Маккейн заявил, что мы «серьезно заблуждаемся». Я сообщил прессе причины, побудившие произвести переоценку программы, и объяснил детали новой стратегии. В ответ на один из вопросов я сказал, что русские должны принять неизбежность появления в Европе системы ПРО. Мы надеемся, прибавил я, что они присоединятся к этой системе, но в любом случае действовать собираемся независимо.
Ущерб от утечки информации удалось минимизировать. Скорее всего, правительства Польши и Чехии испытали немалое облегчение, поняв, что благодаря нашей неуклюжести они избежали конфликтов с собственными парламентами; почти наверняка нашу новую стратегию отвергли бы в Праге, да и в Варшаве тоже. Позвонив 18 сентября поочередно министрам обороны обеих стран, я сказал, что мы по-прежнему заинтересованы в их
Как мне представлялось, наши цели согласно планам Буша и Обамы относительно ПРО и цели лидеров Польши и Чехии были совершенно разными, хотя ни у кого не нашлось смелости заявить об этом публично или хотя бы в частном порядке. Их цели были сугубо политическими, не имели ни малейшего отношения к Ирану, зато упирались, если можно так выразиться, в Россию: размещение американских ракет на своей территории служило конкретной и лучшей гарантией защиты от России за рамками обязательств, предусмотренных договором НАТО. Наши цели при обеих администрациях были прежде всего военными: минимизировать быстро возрастающую иранскую ракетную угрозу, как мы и пытались неоднократно объяснить европейцам и русским. Помнится, мы с Райс говорили Путину, что, если ракетная программа Ирана исчезнет, сразу же отпадет необходимость в системе ПРО в Европе. Вот почему в 2008 году я предложил Путину отложить постановку базы на боевое дежурство до тех пор, пока иранцы не начнут испытывать ракеты, способные достичь Европы. Обама чуть ли не слово в слово повторил эти доводы президенту Медведеву.
Газета «Нью-Йорк таймс» подытожила всю эту историю заголовком «Обама перекраивает ПРО, чтобы осадить Тегеран», а «Вашингтон пост» высказалась менее крикливо: «Новый план призван противостоять иранской угрозе более эффективно». Лично я никогда не понимал причин злобы, которой исходили критики США. Новая стратегия гарантировала защиту Европы и 80 000 американских солдат в Европе, одновременно предусматривая дальнейшее совершенствование противоракет шахтного базирования для защиты территории США. А так – даже на выборах 2012 года Обаме припоминали «отмену» размещения системы ПРО в Европе.
Новая стратегия ПРО Обамы имела и еще одно, непредвиденное, но приятное последствие. Впервые с тех пор, как прозвучала речь Рейгана о «звездных войнах», создание ограниченной системы американской ПРО получило широкую двухпартийную поддержку в конгрессе. А это значимое событие.
Желание администрации Обамы «перезагрузить» отношения с Россией поначалу обернулось конфузом. Хиллари провела свою первую встречу с министром иностранных дел России Лавровым в Женеве 6 марта, и кто-то уговорил ее презентовать тому большую красную кнопку со словом «перезагрузка», написанным сверху по-русски. К сожалению, получилось так, что вместо «перезагрузка» написали «перегрузка». Лишнее доказательство того, что «милые пустячки» во внешней политике имеют склонность оборачиваться крупными неприятностями. Вспомните президентов, фотографирующихся в смешных шляпах, – а ведь фотографии сохраняются, можно сказать, навсегда.
В 2009–2010 годах в отношении Ирана Россия занимала двойственную позицию. На раннем этапе консультаций Медведев в разговоре с Обамой признал, что Соединенные Штаты правы в своих опасениях насчет ядерных и ракетных амбиций Ирана (слова, которые никогда бы не сорвались с губ Путина). Русские не пытались заблокировать новые санкции против Ирана, одобренные ООН, даже при том что всячески норовили эти санкции ослабить. Они воздержались от поставки иранцам новейших комплексов ПВО (С-300), развертывание которых значительно осложнило бы нанесение удара по ядерным объектам Ирана. Путин пообещал Бушу не продавать эти комплексы Ирану, а когда президентом стал Обама, действительно разорвал контракт с иранцами.
Зато, едва речь зашла о противоракетной обороне в Европе, русские почти мгновенно сделали вывод, что новая стратегия, объявленная Обамой, чревата для них куда более серьезными проблемами, нежели предыдущий план Буша. Беспокойство у них вызывала потенциальная возможность развития европейской ПРО, каковое, как они полагали, позволит этой системе сбивать российские МБР. Вдобавок они сочли, что развертывание сотен современных ракет SM-3, запланированное на 2018–2020 годы, представляет для них еще большую угрозу, чем ПШБ. И с этого момента, через несколько недель после сентябрьского заявления президента, русские стали громко и решительно, если не сказать – агрессивно, выступать против нашей новой стратегии; вплоть до моей отставки с поста министра обороны (и позже) в этом отношении ничего не изменилось. Обсуждение потенциального партнерства в области противоракетной обороны велось исключительно из политических соображений обеими сторонами, но в реальности на договоренность не было ни единого шанса. Противоракетная оборона по сей день остается главным камнем преткновения в работе совета «Россия – НАТО» и на двусторонних встречах со всеми руководящими должностными лицами США. Иранская угроза не в состоянии перевесить в глазах русских сомнения в собственной долгосрочной безопасности. Как ни парадоксально, американские критики любят представлять новую стратегию как «большую уступку Обамы русским». Было бы здорово услышать – хотя бы раз в жизни – записного вашингтонского критика: «Что ж, признаю, что я ошибался».
За единственным исключением я почти не участвовал в поддержании отношений между США и Россией во время моей работы в администрации Обамы. Вместе с Конди Райс я прилетал в Россию несколько раз для участия
Тем самым единственным исключением стали дебаты по новому договору о дальнейшем сокращении стратегических средств доставки ядерного оружия. У меня к этому договору было, так сказать, личное отношение. Как младший офицер разведки и советник американской делегации я принимал участие в переговорах по первому такому договору с Советами в начале 1970-х годов (ОСВ-1, Договор об ограничении стратегических вооружений); затем, в качестве младшего члена американской делегации, я присутствовал в Вене, когда президент Картер подписал в 1979 году второй договор (ОСВ-2, сенат США не ратифицировал этот договор из-за советского вторжения в Афганистан в декабре 1979 года). Переговоры о дополнительных сокращениях ядерных арсеналов двух стран продолжались на протяжении 1980–1990-х годов (так называемые переговоры о сокращении стратегических наступательных вооружений), но практических результатов было мало. При Буше-43, в 2002 году, был подписан Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов (СНП, также известный как Московский договор), обязавший стороны оставить на боевом дежурстве максимум 1700–2200 ракет с ядерными боеголовками; окончание действия этого договора было отнесено на конец 2012 года, если только вместо него не будет заключено другое соглашение [110] . В начале 2009 года ОСВ, СНП и прочие жуткие акронимы уступили место «новому старту» – так администрация Обамы определила собственные усилия по заключению нового договора об ограничении стратегических вооружений. Той же весной Медведев подписал этот договор. Все президенты, на которых я работал, за исключением Картера, отзывались о переговорах с русскими по контролю над вооружениями как об утомительном и мучительно скучном процессе. Большую часть трудоемких согласований выполняли переговорщики и эксперты уровня заместителей министров (по крайней мере в Вашингтоне), только основные вопросы и препятствия выносились на обсуждение глав министерств и ведомств. Широкий контекст соглашения определился в течение нескольких недель: предлагалось ограничить число ракет с ядерными боеголовками на боевом дежурстве 1550 единицами, а количество стратегических ракетных пусковых установок и бомбардировщиков – 800 единицами. Проект соглашения предусматривал очень важные условия спутникового и удаленного мониторинга – впервые предполагалось установить датчики слежения на каждом бомбардировщике и каждой ракете, – а также проведение восемнадцати ежегодных инспекций на объектах. Объединенный комитет начальников штабов и глава Стратегического командования поддержали проект договора, как и я сам. Генерал Картрайт и Джим Миллер, первый помощник заместителя министра обороны по политическим вопросам, были экспертами по стратегическому вооружению и сыграли немалую роль в формировании позиции высшего руководства Пентагона, в том числе моей.
110
Р. Гейтс не совсем точен: между Российской Федерацией и США было подписано три договора СНВ – в 1991, 1993 и 2010 г., всего же договоров по ядерному оружию было семь, считая соглашения с СССР, и договор СНП вступил в силу в 2003 г.
Договоренность по пунктам соглашения была окончательно подтверждена 26 марта 2010 года, и президенты Обама и Медведев подписали документ в Праге 8 апреля. Через несколько дней я проинформировал президента, что в момент церемонии подписания российские военные провели учения по нанесению ядерного удара против Соединенных Штатов. Отличный образчик дипломатии Путина, подумалось мне.
Критики договора в Соединенных Штатах, не теряя времени, кинулись выявлять реальные и мнимые недостатки соглашения. Так, они утверждали, что договор лишает нас возможности развернуть полноценную противоракетную оборону, запрещает модернизировать стратегические средства, а также не позволит нанести при необходимости неядерный глобальный удар (с использованием МБР с неядерными боеголовками и дальним высокоточным наведением).
Поскольку договор ограничил число американских и российских ядерных боеголовок, предметом горячего обсуждения при его ратификации в сенате стала «жизнеспособность» наших стремительно устаревавших ядерных боезарядов и производственных мощностей. (Ряд наших производств был возведен еще для реализации Манхэттенского проекта в годы Второй мировой войны.) Руководители министерств и ведомств провели несколько совещаний, обсуждая варианты модернизации, но не новые возможности. Стоимость замены и модернизации оказалась весьма существенной – 80 миллиардов долларов за десять лет. Учитывая конечную цель Обамы – «нулевой уровень» ядерной угрозы, – идея модернизации не могла не встретить жесткого сопротивления на уровне «подкабинета, то есть заместителей министров, членов администрации Белого дома и ШНБ.