Долгая дорога домой
Шрифт:
Принц махнул рукой.
— Русских… Здесь полно русских, пусть покупают, что им нужно и травятся, да покарает Аллах неверных рукой своей!
— Этих русских раньше никто не видел.
— Русских…
Принц задумался, а британец вдруг насторожился, будто гончий пес, и посмотрел на Восток, в сторону базара.
— Что там? — заметил принц.
Британец ответить не успел — несколько слитных, почти без перерыва взрывов сотрясли воздух, и сплошная стена всепожирающего пламени, видная даже отсюда, встала на том месте, где только что был джелалабадский
* * *
Нищий, вечно молящийся Аллаху торговец Керим узнал о том, что произошло, почти одновременно с принцем — прибежавший бача-сирота, которого Керим подкармливал за исполнение своих мелких поручений, ворвался в лавку, закричал с порога:
— Керим-эфенди, Керим-эфенди!
Керим оторвался от пересчета денег. Бухгалтерия, которую он вел, представляла собой набор замасленных тетрадок, в них он отмечал приход-расход условными, только ему понятными знаками. Деньги он переводил в золото и вкладывал по возможности, через подставных лиц, опасаясь привлечь внимание принца и его нечестивых нукеров. Много золота лежало в потайных ямах в торговом городе Джелалабад, очень много…
В этот день они отторговались успешно, хвала Аллаху.
— Что тебе?
— Керим-эфенди, на базаре людей побили!
Ледяная иголка ткнулась в сердце торговца. Керим был старым, опытным и мудрым человеком — иначе бы он не смог выжить в этом городе. И кто-то словно в ухо шепнул, что это имеет к нему самое прямое отношение:
— Кого побили?
— Стражу побили! По всему городу стреляли.
Торговец Керим припомнил, что ночью просыпался от шума.
— Как побили? Они же с оружием.
— Насмерть побили, прямо в машинах побили. Там кровищи…
— А ты сам видел? Смотри, Аллах карает за ложь!
— Сам видел, Аллах свидетель! Машина до сих пор у забора стоит, расстрелянная!
— А еще что говорят?
— Говорят, на базаре кого-то побили!
— Кого?!
— Не говорят, там оцепление, не пройти!
Нищий, вечно молящийся Аллаху торговец Керим порылся в небольшом кошельке, бросил беспризорнику монету в один афгани. Потом подумал — и бросил еще одну.
— Смотри, если солгал — Аллах все видит!
Бача уже не слушал, он улепетывал прочь.
Керим немного подумал, стоит ли идти туда, и чем это грозит лично ему. В конце концов, пришел к мысли, что ничем — в Афганистане любопытство является нормой жизни, по поводу и без повода собирается толпа. Многие нигде не работают и готовы участвовать в любых событиях общественной жизни.
Самое худшее — его не пропустят на базар, и гвардеец угостит его дубинкой по спине, прикажет проваливать. Но неужели базар закрыли совсем? Да быть не может, каждый день простоя — громадные убытки. Здесь весь город живет торговлей.
Решившись, Керим позвал пацаненка, своего дальнего родственника, который помогал ему в дукане.
— Постоишь на торговле пока один, — коротко сказал он.
— Слушаюсь. А что произошло, Керим-джан?
— Не твоего ума дело! — разозлился Керим. — и торгуйся как следует, не отдавай товар за бесценок!
* * *
У нищего, вечно молящегося Аллаху торговца Керима не было ни автомобиля, ни мопеда, ни бурубахайки, ни мула, ни даже осла, а потому он пошел пешком. Уже на улице он заметил неладное — день, а некоторые дуканы закрыты. Не к добру, возможно, и ему стоит закрыть свой, когда вернется. Никакой навар не стоит собственной головы.
У базара кипела толпа, но никто не осмеливался приближаться к гвардейцам. У самого забора гвардеец лениво пинал кого-то ногами, возможно — любопытного, возможно, кого-то еще.
Керим-бай осмотрелся по сторонам, заметил в водовороте толпы знакомое лицо, начал протискиваться туда.
— Да продлит Аллах дни твои, Али-бай, — начал он, обращаясь к торговцу, турку по национальности, чьи предки бежали в Афганистан после штурма Стамбула русскими.
— И тебя да помилует Аллах, Керим-бай, — ответил торговец. — как идут твои дела?
— Да какие дела, никакой торговли… — привычно начал жаловаться Керим, — все наторгованное отбирают, на жизнь не хватает…
— Тише! Ты говоришь, не подумав!
Соглядатаи принца были везде, но сказанное находилось в пределах нормы, хотя и на ее грани. Гораздо опаснее сказать, что все идет хорошо — тогда тебя найдут, чтобы обобрать до нитки. В Джелалабаде не было ни одного человека, у кого бы хорошо шли дела.
— А как поживает ваша семья, Али-бай?
— Хвала Аллаху, все в порядке. Вот думаю дочь выдавать, на той стороне границы за нее дают пять килограммов золота.
Это уважаемый Али-бай, конечно, прихвастнул — на самом деле дочь его была тощей и неприглядной для местных ухажеров, и это он не прочь был дать выкуп, чтобы избавиться от нее. Сколько кормил, а проклятая Амина никак не желала полнеть! И еще — выдумала идти учиться. Аллах да помилует нас — разве дело женщине идти учиться?!
— Хороший выкуп.
— Хороший… А еще беда… — пожаловался Али-бай. — Я заказал товар, и жадные лихоимцы-таможенники забрали половину, да покарает Аллах их за жадность. А потом — они пришли ко мне и предложили его купить. Мой же собственный товар!
— Да покарает их Аллах, — согласился Керим-бай.
* * *
Находясь на удалении двадцати миль от города Джелалабад, стратегический бомбардировщик снова открыл только закрывшиеся бомболюки — они у него не распахивались наружу, а отъезжали в сторону — и две бомбы, весом в тонну каждая, стальными каплями отправились в смертельный полет. Каждая из этих бомб тоже привела в боевое положение управляющие поверхности, легла на воздушный поток, косо планируя к цели и отрабатывая поправки. Разница между ними и ракетами была лишь в том, что у бомб нет двигателей.