Долгая дорога к дому
Шрифт:
Наконец, они замерли перед облупленной деревянной дверью, но Суру медлил, никак не решаясь взяться за ручку. Он опустил голову, а когда поднял её, глаза у него были мокрые.
— Знаешь, я никогда не надеялся вновь это увидеть, — тихо сказал он. — Дом… маму… а эта дверь не изменилась с тех пор, когда я был вот таким, — он коснулся ладонью бедра. — Бог с ним, с позором, но если бы не ты… — он наконец справился с волнением и постучал.
Едва они вошли, Суру кинулся в объятия матери, они обнялись… застыли… Элари замер на почтительном удалении, смущенно отведя глаза. Но когда мать и сын ушли, оставив его наедине с сестрами, он растерялся. Перед ним стояли три уже взрослых девицы в простой легкой одежде, годной и для дома, и
Дальнейшее юноша запомнил смутно — слишком много незнакомых вещей, еды, лиц. Элари не привык к семейным торжествам и скоро отправился неприкаянно бродить по дому. Огромная квартира занимала два этажа и ровно половину всего здания. Файа даже здесь не изменили своему правилу и в Лангпари не было частных домов — только такие.
Гуляя в одиночестве по чужим комнатам он вновь почувствовал себя неуютно и вернулся к столу, где с ним захотела поговорить мать Суру — высокая женщина лет сорока пяти, величественная на вид. Элари робел перед ней, не умея ни сесть, ни повернуться и только мямлил что-то невнятное, но при том ему было удивительно хорошо. Когда она всё же усадила его и вдруг погладила по голове, он внезапно почувствовал тепло в груди — лишь сейчас он, не знавший материнской любви, начал понимать, чего лишился. В конце концов он расплакался, словно маленький мальчик, и не стыдился, когда она стала успокаивать его.
7.
Вечером следующего дня он и Суру стояли босиком на плоской крыше дома, любуясь селением. Солнце висело ещё высоко, но пушистые бока разорванных туч уже золотились. Они неспешно плыли по небу и разные краски, угрюмые и веселые, бежали, сменяясь, через мрачную зелень высоких лесов, от серых гранитных вершин к светло-зеленым лугам на склонах нижних уступов. Узор разбросанных по ним кое-где белых камней был столь причудлив, что юноша поначалу принял его за какие-то надписи. В воздухе стоял удивительный аромат сырой лесной свежести. Элари очень нравилось здесь, но он дико стыдился того, что расплакался вот так, у всех на глазах. К тому же, он уже получил всё утешение, в каком нуждался. Здесь его ждал покой… но его деятельная натура уже требовала приключений, новых впечатлений, и, может быть, любви.
— Приключений и любви? — Суру улыбнулся в ответ на его фразу. — Я не против. Ты хочешь побывать в Золотых Садах?
— А что это?
— Как бы сказать… тут место, где дети рождаются, растут, получают воспитание. А там находится исходный пункт всего… ну… процесса.
— Где они зачинаются, так что ли?
Суру улыбнулся.
— Ну в общем… да, но не только. Это место… сердце нашего народа. Там живут лучшие юноши и девушки… там рождаются самые красивые дети. В общем, это место, где живет и умножается красота. А ещё — хранятся наши обычаи, знания, место, где обучаются лучшие из нас — Воины, воспитатели… любой файа может прийти туда и попросить любви, — глаза Суру хитро сверкнули.
— Это что, публичный дом?
— Пару веков назад за такое тебе отрезали бы язык. Там девушки не берут платы. У них есть право отказать просящему… так они чаще всего и делают. А второго шанса у тебя не будет. Никогда. Многие так и не решаются побывать там, боясь получить отказ — в этом нет ничего позорного, но… ну, ты-то им наверняка подойдешь, — он покосился на задумчивое, красивое лицо Элари.
— А ты?
— Я? Я вырос там, но до сих пор не решался.
8.
Они
К его сожалению, они не пошли туда. Суру свернул к массивному прямоугольному строению с плоской крышей и глухими гранитными стенами, украшенными старинной резьбой. Внутри оно оказалось неожиданно уютным: пушистые ковры на полу — их заставили разуться у входа, — завешанные зеленой тканью стены, мягкий свет незаметных ламп…
Две тоненьких, красиво одетых девушки предложили им подождать и, смеясь, исчезли за внутренним занавесом. Они сели. Элари ощутил неожиданно сильное волнение. Он по мере сил привел свою одежду в наиболее приличный вид и самым тщательным образом вымылся, но все же опасался, что выглядит растерянным и неловким. Пригладив свою растрепанную гриву, он запоздало подумал, что не помешало бы и подстричься… и тут же почувствовал, что за ним наблюдают.
Нервно осмотревшись, Элари не заметил ничего. Тишина, мягкий свет, особый, мягкий запах этого места исключали даже мысль об опасности… но Суру тоже оглядывался — растерянно и тревожно — и волнение друга необъяснимым образом успокоило юношу.
Наконец, та же смеющаяся девушка предложила им войти. С бешено бьющимся непонятно почему сердцем Элари откинул полог. Там были ещё девушки — семь или восемь — но он на них не смотрел. В один миг всем его вниманием завладела Иситтала — высокая, гибкая, очень красивая в простой одежде — белой футболке, шортах и сандалиях. С минуту они молча смотрели друг на друга. Юноша задыхался от волнения — он чувствовал страх и щемящее предвкушение чего-то необычайного. Наконец, Иситтала подошла к нему и взяла в свои узкие крепкие ладони его руки. Элари попытался выдернуть их, но у него не получилось. Она смотрела прямо в его глаза и он опустил взгляд… невольно глядя на её руки и чувствуя, какие они прохладные и гладкие.
— Я выбираю этого юношу, — сказала она громко.
Элари словно очнулся от сна и осмотрелся. Девушки уже расходились. Одна из них вела за руку смущенного Суру — ему тоже повезло. Ещё через несколько секунд они остались одни. У него сладко защемило сердце. Сейчас…
— Любовь — рассвет жизни, — сказала Иситтала, всё ещё неотрывно глядя в глаза юноши, — и она особенно прекрасна на рассвете дня. Таков обычай, — пояснила она, заметив его удивление. — Но завтра утром у меня будет много дел, так что… ты не против?
Элари ужасно смутился и густо покраснел. Она была старше его — лет на восемь — и рядом с ней он чувствовал себя неловко.
Иситтала потянула его за руку.
— Не бойся. Я тебя не съем. Пошли.
9.
Она нырнула под занавес, сливавшийся с драпировками стены. Элари, волнуясь, как мальчишка, последовал за ней. Длинная, почти темная каменная лестница привела его в сумрачный подземный зал с бассейном, едва освещенный отблесками живого огня. Здесь было очень тихо, едва доносился слабый плеск воды.