Долгая полночь
Шрифт:
– Вы читаете мысли, мессир, – сказала она с улыбкой.
– Я не чародей и не ангел, чтобы мысли читать, – усмехнулся Солнечный рыцарь. – Да тут и дураку ясно, чего вы захотите, покинув чумную обитель. Но здесь заразе воли нет.
– Колдунья?
– Да. Увы, она сейчас в ратуше, – Жан развёл руками, – так что вы успеете искупаться. Хотя, право, я бы не сумел спокойно лежать в горячей воде, когда по Руайяну бродит одержимый.
– Когда этот одержимый – ваш брат, здесь нет ничего удивительного, – Жанна села в огромное дубовое кресло у камина, расслабилась и с наслаждением закрыла глаза. Кожей она ощутила, как рядом замер Эвен и наощупь взяла его за руку. – Но на вашем месте я бы ничего не опасалась. Сколько бы людей ни убил мессир Луи, чума всё равно заберёт больше. А если он прибьёт кого-нибудь из людей Эдуарда, это даже хорошо.
– Но разве его не утыкают стрелами лучники, если увидят?
– Кого? Эту хитрую бестию? – колдунья приоткрыла один глаз. – Он убил экзорциста и сбежал с верхнего этажа церковной башни! Если какие-то йомены сумеют его поймать, я в тот же день постригусь в монастырь.
– Я бы не стал зарекаться, – заметил Жан.
– Дозвольте мне сказать, мессир, – подал голос юноша. – Я могу взять Берта и расспросить горожан. Быть может, кто-то видел его.
Жан покачал головой.
– Эти люди расскажут вам, как одержимый угощал их вересковым пивом, лишь бы получить пару лишних денье[2], – сказал он. – О! Из-за этой проклятой лечебницы я вновь забыл о манерах. Мадемуазель Мируа... мой оруженосец, Шарль де Гидель.
Шарль изящно поклонился.
– Счастлив знакомству, хоть оно и случилось не в самое лучшее время, – заявил он. – Признаться, я никогда прежде не встречался со столь высокородными людьми...
– Высокородными? – Жанна фыркнула, не сдержавшись. – Что ж, может, вы и правы. Но не стоит думать, будто я принадлежу к числу дворян.
– А разве это не так?
– Конечно, нет.
Изумление на лице эсквайра было столь глубоким, что Жанна засмеялась уже в голос. Она-то хорошо знала, что только на первый взгляд похожа на дворянку. Всевышний смешал в ней черты матери-простолюдинки и отца-графа, получив в результате отнюдь не крестьянское лицо, но искушённый человек быстро вывел бы Жанну на чистую воду. Этот же паренёк был прост и наивен, как только может быть наивен оруженосец рыцаря, живущего на краю мира.
– Но тогда кто же вы? – наконец собрался с духом Шарль. Жан улыбался, небрежно прислонившись к стене.
– Я – эмиссар его величества Филиппа де Валуа, – хихикнула Жанна. – И никто больше. Даже королева не смеет мне приказывать – но и я всего лишь инструмент.
– Королева не смеет приказывать уже никому, – вздохнул Жан.
– Почему же?
– Она умерла. Вчера из столицы прибыл человек...
Жанна глубоко вздохнула.
– Хоть одна приятная новость за последние недели, – сказала она, закрывая глаза.
[1] Молитва святому Михаилу (лат.)
[2] Денье – средневековая мелкая монета во Франции
Глава 4
У неё были веские причины считать такую новость приятной.
Жанна ненавидела королеву как могла — тихо, не говоря об этом вслух. Они носили одинаковые имена, и одно только это бесило Жанну, не желавшую иметь ничего общество с «королевой-мужем», как её звали в народе.
Колдунья не без оснований считала, что именно Жанна Хромоножка подговорила короля отослать её на край мира в Руайян, только чтобы избавиться от ведьмы при дворе — хотя бы на время. Именно Хромоножка, улыбаясь, передала Жанне повеление отправиться сюда, а король ясно дал понять, что ему всё равно. Именно она уже подсылала к колдунье убийц, и Жанна подозревала, что Филипп знал об этом.
А теперь она умерла, и данное ей слово не значило больше ничего. Жанна могла уезжать восвояси — и всё же что-то держало её здесь. Колдунья, впрочем, хорошо знала, что: до сих пор она никогда не терпела поражения, и вовсе не желала, чтобы мессир Луи д’Олерон стал первым.
Отель пустовал. Жан не держал много слуг, да и вряд ли они остались бы здесь умирать от чумы. Вот и обходился одним Бертом да оруженосцем.
Когда Жанна вышла из купальни, Солнечного рыцаря нигде не было — лишь Берт сидел в кресле, точно так, как раньше колдунья. Лицо его было по-прежнему безмятежно, и на миг Жанна даже позавидовала ему.
— Где хозяин? – спросила она.
– Вверху, – сказал Берт. – Угол. Комната. Север. Восток.
Колдунья кивнула. Она начинала понимать этого человека.
— Эвен, — тихо сказала она. – Воспользуйся случаем и вымойся тоже.
Тот замешкался. Тогда, в первый раз, в бадью он не залез – не хватило времени. И если неприхотливому, прожившему полжизни в вересковых пустошах Шотландии рыцарю не в первый раз было обходиться без мытья, то Жанна не терпела грязь.
— Иди, – велела колдунья, и ему пришлось подчиниться.
Дом был старым. Деревянные стропила потемнели от времени, полы скрипели под ногами, и всё же здесь было уютно. Словно и не осталось беды, что гуляла под окнами, исчезли куда-то гарь и дым, заполонившие Руайян. Жанна медленно поднималась по лестнице — столь же старой, как и сам дом, и ей чудилось, что ступеньки сейчас вывернутся, треснут, вонзая острые сколы в ноги -- но затем странное ощущение пропадало, и она шла дальше.
Как и говорил Берт, Жан обнаружился в угловой комнате – он мрачно сидел перед небольшим ведёрком с водой, держа в руках бритву. Рядом примостился кусок ароматного мыла.
– А, это вы, – он поднял голову на скрип двери. – Кажется, я малость засиделся здесь, наверху, но так мне и надо. Слишком уж я доверился колдовству, никогда не думал, что чума заденет меня, и вот, пожалуйста: вчера умер последний в округе мастер-брадобрей.
– Разве это такая уж большая утрата? – хмыкнула Жанна, следя за игрой света на клинке бритвы.
– Святой Рафаил, да! Я слишком привык к чистому лицу, чтобы лишаться этого блага. И ведь чтобы побриться, нужно или ехать домой в Монтендр, или к англичанам обращаться, а уж этого я не сделаю никогда.
– Дайте-ка мне, – вдруг сказала Жанна. Солнечный рыцарь умолк, испытующе взглянул на неё – и протянул руку.
– Впервые в жизни меня будет брить женщина, – сказал он.
– Неужто боитесь? – колдунья улыбнулась и развела в воде мыло. От куска шёл приятный запах трав, и Жанна подумала, что стоит узнать рецепт. Кастильское мыло, приходившее во Францию с юга, явно уступало этому.