Долгих лет царствования
Шрифт:
– Ведь ты видела улыбку королевы Марты.
– Но так ведь то королева Марта!
– Вот и подражай ей, Фрея. Это очень хороший пример…
– Ведь ты сказал при этом быть собой! Самостоятельной!
Отец только вздохнул, закрывая глаза ладонью. Никогда прежде не видела его таким расстроенным – может быть, он даже не понимал, что для меня всё это не казалось очевидным. Ведь он прирождённый придворный, вопреки тому, что по крови никогда не должен был оказаться во дворце. Но родители матери и отца будто бы скомпенсировали друг друга, смешавшись, и во мне не осталось ни единой
Я закрыла глаза. Надо попробовать – просто попробовать, и всё.
– А мама? – наконец-то промолвила я. – Как улыбалась она? У ней получалось?
– Да, - кивнул папа. – Да, у неё получалось.
Ну что ж, значит, надо вспомнить об улыбке мамы и просто попытаться улыбнуться так, как она.
Мой отец всё перечислял правила, и я рефреном прокручивала их в своей головы. Да, я должна быть в центре комнаты, там и сидеть, весь вечер… Или нет? Поощрять людей улыбкой, чтобы они приблизились ко мне, давать указание музыкантам, если внезапно мелодия казалась слишком грустной, призывать людей к танцу, но самой сегодня не танцевать – я слишком неуклюжа. А ещё предложить поиграть в шарады или что-то в этом роде – главное, не допустить, чтобы горе проскользнуло в эту комнату.
Могла ли я быть до такой степени чёрствой? Притворяться, будто бы ничего не случилось, оставаться всё такой же равнодушной относительно того, о чём никто не будет в состоянии промолчать? Вот только мой отец уже пережил это – он вынудил их принять его, а значит, отлично понимал, как надо действовать.
По традиции мне следовало принимать придворных в своих покоях, так что слуги очистили зал на верхнем этаже Форта. Все выжившие уже находились там, когда я вошла. Я остановилась в дверях – смотрела на пропавшие внезапно старые гобелены, на то, как полыхали вместо них красочные картины в золоченных рамах, и комната теперь была ярче, но намного холоднее. Красные бархатные стулья под люстрой, сотни свеч, масляных ламп по всей комнате – тут было почти так же светло, как и днём.
Придворные разбились по маленьким группам, а на фоне серости стен одежда казалась особенно броской. Только Уильям Фицрой прислонился к стене в углу, ни с кем не разговаривая. Он сгорбился, засунул руки в карманы и молча смотрел куда-то в пустоту. Другие казались оживлённее, в ожидании замерли королевские фрейлины у картины с белыми лошадьми, ещё и перешёптывались, Торстэн Вольф общался с пожилым джентльменом, имя которого вылетело из моей головы, а спиной к двери в центре комнаты остановился Расмус Холт.
– Её величество королева Фрея! – громогласно объявила стража, и в комнате все мгновенно умолкли. Каждый считал долгом смотреть на меня. Фицрой, Вольф, сплетничающие в уголке женщины… Они поклонились и одновременно опустились в реверансе – но никто не отвёл взгляд.
Повернулся Расмус Холт, смотрел на меня, изогнув брови – словно рассматривал мою огромную причёску, жуткую юбку, мерцающую от драгоценностей кожу – и неодобрительно нахмурился. Я правой рукой схватилась за левый локоть, борясь с желанием умчаться прочь.
Он шагнул ко мне, открывая человека, с которым разговаривал.
Мадлен Вольф, моя новая наследница. Как обычно, миниатюрная,
Стоило только её увидеть, как желудок сжался от ужаса. Как она была царственна – словно мир вот-вот рухнет к её ногам в подчинении! И в какую-то минуту я её даже ненавидела – ведь ей не надо было учиться, у неё и так было всё, что нужно. Но даже когда мне казалось это, я понимала, что презирать её действительно не способна – даже мне она казалась до ужаса очаровательной.
Я отвернулась от неё, пытаясь найти тот самый стул, который должна быбла занять по велению своего отца. Взгляд вновь скользнул по Уильяме Фицрое. Он выпрямился и теперь смотрел прямо на меня, а сердце моё колотилось в груди. Он нахмурился, словно что-то обсуждал только что, и я быстро отвернулась в сторону. Стул оказался на противоположной стороне комнаты. Мне просто нужно пересечь её и добраться туда – но стоило только ступить в ту сторону, как Холт остановился слишком близко.
– Ваше Величество, - промолвил он. – Смею познакомить вас с Мадлен Вольф…
– Ваше Величество, - она опустилась в совершенном реверансе. – Так прекрасно встретиться с вами. Мне так жаль, что я вынуждена была пропустить вашу коронацию. Мне так хотелось быть здесь… Но моё имение в полутора днях езды, и к тому времени, когда я узнала об этом, возвращаться было слишком поздно. Но я поспешила сюда в тот же миг, как только узнала новости…
– Благодарю вас, - это казалось слишком бессмысленной фразой, но хоть что-то мне надо было ответить! И сердце вновь забилось, будто бы Мадлен собиралась на меня наброситься. Но нет, разумеется, нет. Мне просто надо подавить панику, нужно остановиться…
– Юная Мадлен только что прибыла, - промолвил Холт. – Я повторял ей, что надо отдохнуть, но ей хотелось немедленно увидеться с вами.
Мадлен не была похожа на ту, что вывалилась только что из коляски после полуторадневного пути. Нет, она выглядела просто безупречно.
– Её Величество сказала мне, что вы никогда не встречались, - добавил Расмус. – Но я уверен, что вы с Мадлен поладите. Ведь она художница, Ваше Величество, и весьма талантливая…
– Вы слишком добры ко мне, - ответила Мадлен. – Да, я рисую, но художницей, творцом назвать себя не могу.
– Что ж вы рисуете?
– Обычно это пейзажи. Наше королевство… Вид из окна – то, что я хотела бы увидеть, - она улыбнулась. – А вы рисуете, Ваше Величество?
Я только покачала головой.
– У меня не слишком хорошо получается.
– О, уверена, что вы себя недооцениваете. Да и искусство – это замечательная вещь! Вы всегда можете что-то создать – и это точно будет иметь ценность, если только посмотреть на ваше творение под правильным углом…
Её слова казались обыкновенным лепетом придворной дамы, вот только она не казалась мне насмешливой. Она положила руку на моё предплечье, словно за этот короткий разговор мы стали лучшими друзьями, и я не могла сопротивляться, а только поддалась и наклонилась чуточку ближе к ней.