Долгих лет царствования
Шрифт:
Возвращалась я во дворец одна. Без стражи, без друзей – никто б меня не защитил, вот только кому доверять? Мне нужны улики – улики, которые никто не сможет подменить.
Меня никто не остановил. Стража на входе Форта, казалось, испугалась моего приказа, но врата всё равно открыла. А как они должны были реагировать, когда королева решила отправиться в город?
В залах дворца на сей раз было тихо. Иногда до меня доносился шорох крыс – они поселились здесь совсем недавно, - но ни человеческих шагов, ни голосов не было слышно. На меня смотрели немые портреты, и ступала я, кажется, слишком громко.
Фицрой не противился, сказал, где были покои отца, его кабинет – мне казалось, это была правда. Внутри его комнат на третьем этаже. Открытая дверь.
Я замерла на пороге. Никогда прежде не была в королевской части замка – и хотя он умер, а я королева, мне казалось, что я всё ещё нарушаю запреты.
Но я не могла позволить такой глупости себя остановить – и силой воли буквально втолкнула себя в коридор.
Такого я не ожидала. Король любил показность, был расточителен, но тут не было ни золотой обшивки, ни этих гадких статуй. Просто несколько картин на стенах – и покои казались почти пустыми.
Его исследовательская комната казалась разумнее, чем я полагала. Большую часть комнаты занимал дубовый стол, к стенам прислонили шкафы. Никаких картин – только светильники, которые я зажгла слишком быстро, пытаясь изгнать тьму.
Тут было пусто – Фицрой постарался на славу. Но при всем своём желании, всю комнату он вынести не мог. Что-то должно было остаться.
А ещё, казалось, король был настоящим грязнулей. Бумаги запихались поверх книг, валялись на подоконнике за шторами, стояли в углу и под столом огромными кучами. Окинув их взглядом, я подумала, что они уже слишком стары – вот почему Фицрой их не трогал. Но я не могла позволить воле случая решить судьбу королевства. Доказательства могли таиться где угодно.
Я устроилась в королевском бархатном алом кресле. Ох, слишком он заботился о комфорте и злате – думай он хоть в половину так же о державе…
Я вновь осмотрела взглядом хаос на столе. В моём распоряжении было мало времени, а на уборку пошло бы, наверное, несколько часов, но я должна была задействовать свои сильные стороны. Хотелось разработать систему, разложить всё по частям, пока передо мной не раскинется вся картина.
Летели часы, армия Стэна была всё ближе и ближе к столице, а я ничего не нашла. Ни слова о Фицрое, ни слова о банкете, ни слова об убийствах. Несколько писем от дворян, какие-то примечания на законопроектах, просьбы советников. Записка от Холта с предупреждением о праздновании дня рождения – но ни слова в ответ от короля.
Одно письмо пришло напрямую от Расмуса Холта. Он просил короля подумать о том, чтобы использовать украшающее часовню золото для поддержки жертв наводнения на западе, но король приказал ему поискать ресурсы получше. Я провела пальцем по подписи Холта – да, ещё вчера я добавила бы это к списку причин, по которым Холт мог стать убийцей, почему ненавидел короля и мечтал о новом режиме, но теперь не была уверена. Он пояснил своё появление при дворце, подтвердил, что поддерживает благотворительность и регилиозную чистоту – а это не мотив для убийства.э
После того, как я обыскала весь стол,
За одной из штор оказалась мусорная корзина, полная доверху.
Незаконченные письма, перечёркнутые слова и сплошной дух разочарования.- но не сыскала ничего полезного.
Через несколько часов на королевском столе стояли аккуратные, упорядоченные по темам стопки писем – и я не отыскала ничего, кроме потерянных в беспорядке монет. Я откинулась на спинку кресла, смеживая веки. Я ничего не нашла – ничего полезного.
Нет, больше оставаться в этой комнате я не могла. Следовало размять ноги, посмотреть другие комнаты, поискать…
Я выскользнула из кабинета и замерла – напротив двери висел огромный пейзаж. Прежде его прятала темнота, но теперь он словно притягивал мой взгляд.
Оранжевые, жёлтые от лучей заходящего солнца холмы. Небо радужное и яркое, закат – ало-синий, - и полоса почти золотого…
Такого, как в пироге. Такого, как тот краситель на кончиках моих пальцев. Я подошла ближе, пока едва ли носом не ткнулась в холст. Искала подпись, признак происхождения – но ничего не было, и я вытащила картину из массивной золотой рамы.
Внутрь была сунута записка.
"Я вижу эти холмы из окна своей усадьбы и вспоминаю о вашей великолепной компании. Надеюсь, совсем скоро смогу вернуться к вам".
И подпись.
Мадлен Вольф.
Тридцать
Королевски-жёлтый украшал небо. Цвет, который, как говорила Мадлен, никогда ей прежде не встречался. Настолько дорогой и редкий, что король посылал за тысячи миль, чтобы его заполучить.
Кто-то рассказал ему об этом свете, подтолкнул к этой идее. Мадлен – близка к нему, и единственная художница, которую я знала. Она воспользовалась этим цветом – и лгала о нём.
Я закрыла глаза ладонями – думать, думать… Я уже обвинила того, кого любила. Стоит ли обвинять вторую – из-за картины? Такие малые доказательства – и такой риск! Лгать о веровании. Лгать о том, что потеряли. Лгать о мазках на пейзаже.
Думать. Думать. У Фицроя была причина заставить отца замолчать, но убивать всех, не получив трон? Помогать мне в моем исследовании, защищать от Стэна? Я видела его в Форте утром после банкета – и после своей коронации тоже. Он был обезумевшим. Не понимал, что происходит, не верил в реальность окружающего его ада.
Я плохо разбиралась в людях, но Фицрой… Насколько же он был искренен! Да, он хотел бы хорошим придворным, он умел играть, но я видела его чувства, видела его без маски – видела ту ужасающую агонию…
Мадлен пыла печальной. Огорчённой. Но в этом удивительном, сложном образе совершенной Мадлен не было беспорядочности Фицроя и Наоми. И она не была в столице во время нападения – в полной безопасности, вольна от подозрений… Если б я не покинула дворец – она получила бы трон. И если б яд был в пищевом красителе, если б его включили в рецепт по приказу короля… Кто бы заподозрил её в убийстве, даже если она просто художница, что прежде использовала этот цвет?!