Долгий путь к себе
Шрифт:
— А ты — завидуй. Не казакам гетман самое тяжкое место доверил, но вчерашним крестьянам… У поляков, слышал я, тысяч сорок?
— Больше, — сказал Хмельницкий. — Сорок тысяч шляхты да тысяч около десяти наемной немецкой пехоты.
— С паном Осинским мы уже встречались.
— Табор у них огромный, слуг втрое-вчетверо больше господ рыцарей. И ведь тоже все с оружием. Только казак в окопе ст'oит двоих, а то и троих. Шапками нас не закипаешь. Да и татары вот-вот подойдут.
— Поеду свой полк ставить, — сказал
Обнялись.
— И с тобой тоже, — сказал Кривонос Нечаю. — Ты казак славный, не задирай только носа перед хлебопашцами.
— Не бойсь! Набьют твоим лапотникам сопатку, Нечай первым придет сдачи за вас дать.
— Никому никакого самовольства не дозволяю, — сказал гетман. — У каждого будет свое дело.
Над Старо-Константиновом ликовал полонез. Шляхта плясала. Окна в домах сияли огнями, пьяные голоса затягивали песни, слышался визг женщин.
А дождь моросил, ровный, нудный, холодный.
Павел Мыльский сменил посты и вместе с вымокшими часовыми ввалился в сторожевую башню. Часовые сбрасывали мокрые плащи. Им поднесли вина.
Павел тоже выпил. Вино погнало из пор закоченевшей кожи холод. Павел содрогнулся, налил еще вина и сел у печи.
Жолнеры вели усталый ночной разговор.
— Слышь, — говорил смуглый, очень молодой жолнер седоусому своему товарищу. — В Баре будто бы среди бела дня вышли мертвецы из костела, те, которых Кривонос под стенами замучил. Целый час шли и пели: «Отомсти, Боже наш, кровь нашу!»
— Куда же они шли? — спросил седоусый.
— А никуда. Растворялись в воздухе. Духи — тварь бестелесная.
— Врут! — уверенно сказал седоусый.
— Кто врет?
— Кто говорит, тот и врет. Уж коли тебя убили, не запоешь…
— Не верить святым видениям — грех! — встрял в разговор еще один солдат. — В Дубне, сказывали, три распятия, обращенные на восток, на запад сами собой повернулись… Теперь казакам удачи не будет. Наш черед пришел.
— Врут! — сказал седоусый.
— Да почему же врут?
— Ты видел эти распятия?
— Я не видел, но человек говорил достойный. Монах.
— Монахи больше других врут.
— Вот Фома неверующий! В Соколе одному бернардину Богоматерь явилась, — сердито сказал сидевший за столом и уже очень пьяный капитан — начальник охраны. — Обещала победу нашему оружию. Это тоже россказни?
— Никак нет, пан капитан! — вскочил на ноги седоусый.
— То-то! — капитан хлебнул вина и удовлетворено уронил голову.
Седоусый сел на место, шепнул молодому:
— На Пиляву бы их всех, рассказчиков ваших. Пан поручик, завтра выступаем? — спросил у Павла.
— Сам говоришь, что болтовни не любишь, — ответил Павел. — Приказа не было. Когда будет приказ, тогда и выступим.
Седоусый одобрительно закивал головой. Поручик ему нравился.
— А
— Паны региментарии всю ночь гуляют, — сказал смуглолицый. — Значит, если и выступим, то не раньше обеда.
— Пойду полковника поищу. — Павел Мыльский встал, надел свой набухший от дождя плащ. — Может, нам приказ забыли сообщить.
Полковник был на пиру у Доминика Заславского. Все три региментария веселились отдельно друг от друга, окруженные своими почитателями и прихлебаями.
Полковник, будучи навеселе, о службе слушать ничего не хотел и потащил Мыльского за стол.
— Поручник спрашивает, когда мы выступаем! — пьяно хохотал полковник. — Только не спрашивает — куда! Он думает, у нас один путь — в пасть к Хмельницкому.
— Что за разговоры? — вскочил молоденький шляхтич. — На быдло и пуль не стоит тратить. Мы разгоним лапотников плетьми!
— Вы слишком горячитесь, молодой человек! — возразил полковник. — Зачем нам идти на этот пилявский курятник? Пусть он к нам пожалует. У нас в Константинове чудесные позиции. За победу!
Все выпили, и Павел тоже выпил, с тоской оглядывая буйное застолье.
«Я пью, музыка гремит, а бедная моя матушка где-то бродит без всякой защиты с тысячами таких же».
Он сидел рядом с капелланом.
— Отчего вы такой сумрачный? — спросил капеллан.
— Святой отец! — ответил пан Мыльский. — Пока армия бездействует, враги не дремлют. Они разоряют шляхетские гнезда и творят бесчинства над нашими матерьми, детьми, женами…
— Скоро чернь поплатится за все. — Капеллан налил себе бокал и встал. — Я убежден в могуществе рыцарей Речи Посполитой. Моя миссия — молить Господа, чтобы даровал нам победу, но у меня в голове, глядя на великолепие нашей армии, складывается другая молитва. Господи! Не помогай ни нам, ни им, а только смотри, как мы разделаемся с этим негодным мужичьем.
— Виват! — грянули шляхтичи.
Павел выпил вино, захватил с собой несколько бутылок и пошел в башню: у него была служба, за которую он отвечал перед Речью Посполитоя, перед своей совестью и перед матерью…
В полдень собрался совет: региментарии все еще не сошлись во мнениях, как им действовать дальше.
— Пора добывать этот курятник пилявский! — заявил Николай Остророг.
Князь Иеремия возразил:
— Совсем недавно я, вместе с их милостями Осинским и Корецким, сдерживал под Старо-Константиновом силы, превосходящие нас численностью. Это были упорные, кровопролитные бои, прославившие польское оружие, но противника нельзя недооценивать. Местность под Пилявой пересеченная, болотистая. Наша крылатая конница потеряет силу. Предлагаю ждать врагов здесь, под Старо-Константиновом.