Долгое дело
Шрифт:
– Вот слышишь? - встрепенулась Лида.
– Что?
– Крышка на чайнике звякнула...
– Неплотно закрыта.
– Нет, это домовой ворохобится.
– С чего это он?
– Его томит предчувствие.
– Лида, ты серьезно?
– Да. - Она бросила грибы, одернула свой кокетливый фартучек и подсела к нему. - Домовой есть в каждой семье.
– С рожками?
– Не с рожками, а тайный дух семьи. Домочадцы его не видят, но знают, что он есть. Он хранит
– Как же уходят из семьи?
– А многие ли из них стали счастливыми? Своего домового потеряли, чужой может и не принять, а у одиночек домовых нет.
– Эти бы сведения вывесить во всех дворцах бракосочетаний...
– Неплохо бы, - согласилась Лида, возвращаясь к грибам.
Ее домовой Рябинина устраивал - без рожек. Возможно, он и был, потому что в командировках, в этих тоскливых отлучках, в тяжелые или ночные часы Рябинин чувствовал его комолое прикосновение к своей груди.
И промелькнуло, исчезая...
...Тоска по родине зовется ностальгией. А тоска по дому?..
– Наш домовой, наверное, живет в холодильнике. Вчера там всю ночь кто-то фырчал.
– В холоде он не может. А фырчала банка сока.
– Теперь, Лида, вместо домовых телевизоры.
– Да? А вот я знаю геологов, мужа и жену, которые вместе уезжают в поле и вместе приезжают. И каждый раз видят, что мебель у них переставлена.
– Может быть, кошка? - предположил Рябинин.
Лида не ответила - она считала грибы:
– Шестнадцать беленьких. И Вадим не был бы Вадимом, если бы не пошутил. Одна сыроежка и один мухомор.
– Это символы.
– Какие символы? О, к мухомору привязана записка...
– Тебе?
– Не знаю...
Понравилась грибу-боровику
Сыроежка из густого бора.
Но откуда знать ему,
Что она любит мухомора.
Лида опустила руки.
– Этот стишок означает, что дьяволенка у Вадима не будет, - объяснил Рябинин.
– Какого дьяволенка?
– Ну, этого, домового.
– Ничего не понимаю...
– Пленникова ему отказала.
– Да?
Лида опять подсела к столу, оглядывая Рябинина испуганным взглядом, словно он был этой самой Пленниковой.
– Она ему отомстила...
– За что?
– За то, что хотел жениться из жалости.
– Ну уж...
– Сережа, он расстроился?
– Старший инспектор Петельников-то?
– Конечно, расстроился. Он же гордый.
– По-моему, ты больше расстроилась, - хихикнул Рябинин, хотя не собирался этого говорить и тем более не собирался хихикать; это домовой его боднул, кому ж еще.
Но Лида на эту проделку домового внимания не обратила.
– Жаль мне его...
– Ты же сама возмущалась этой женитьбой.
– Он ни в кого не сможет влюбиться.
– Еще влюбится не раз.
– Нет.
– Откуда ты знаешь?
– Чувствую...
Рябинин оторвал взгляд от чашки, на которую смотрел с вдруг прилившим интересом и начал поднимать голову. Поднимать голову... Ее ведь вскидывают разом, в долю секунды, когда хотят видеть.
И промелькнуло, исчезая...
...Бывает страшно глянуть в бездну, в пучину, в будущее, в подлую душу... А в родное лицо?..
Чего-то испугавшись - того, что промелькнуло? - взгляд свой Рябинин так и не поднял. И, как бы отстраняя от своего сознания то, чего он испугался, Рябинин неуклюже повел локтем. Задетая вазочка рассыпала конфеты по столу радостным веером.
– Сережка!
– Нечаянно...
– Да? Я же видела, как ты пнул локтем.
– Это не я.
– А кто же?
– Этот... Надомник.
– Кто?
– Ну, домушник...
– Боже, да ты у меня глупый.
Тогда он смело оглядел ее всю каким-то окоемным взглядом. И белый свет померк - приятная тьма, пахнувшая лесом и грибами, легла на очки. Он зарыл в фартук лицо, втягивая его запах, запах кофточки и запах ее тела. Она уместилась на коленях вся, - она везде умещалась. Тишина - откуда бы вдруг? - легла за стены и за темное осеннее окно. Это он, домовой, приглушил соседей и уличный шум ради их сокровенной минуты...
– Так мы сидели перед первой разлукой, - шепотом сказала Лида.
Они так сидели на раскладушке перед его собранным рюкзаком. Они тогда сидели не дыша, чтобы не вспугнуть оставшиеся минуты, - им казалось, что в тишине время идет медленнее. И оно остановилось... Когда же он приехал на вокзал, то от его поезда не осталось даже провожающих.
– А твое первое письмо я знаю наизусть, - шепнула Лида.
Он помнил, как писал это первое письмо. Горка скомканных листков с одной фразой, которая никак не удавалась. Я скучаю по вас... Я скучаю без вас... Я скучаю из-за вас... И даже, кажется, я скучаю по поводу вас.
– А твой сладкий вечер, - улыбнулась она ему в ухо.
Он ждал Лиду на скамеечке у ее дома. С цветами и десятью пирожными. Но она не пришла, заночевав у подруги. После двенадцати ночи он стал нервно и мстительно поедать свои пирожные. Пальцы слиплись, внутри все слиплось, хотелось воды, цветы перемазались кремом... Он съел восемь штук. Это был самый сладкий вечер в его жизни.
– Сережа, тебе нужно лечь пораньше, - пробудилась Лида от сна ушедших лет.
– Да, завтра приведут Калязину.