Долина бессмертников

Митыпов Владимир Гомбожапович

— Тебя, Харитоныч, только за смертью посылать! — зашумел Олег, все еще пребывая в состоянии приподнятости и озорного веселья. — Посуду мыть надо, чай ставить, кашу, а воды всего полведра. Вот получится вынужденный простой, у тебя из зарплаты большой вычет сделают.

— Ты меня не пужай! — солидно оборвал Харитоныч. — Кто по целым ночам свечки жгет? А они ведь тоже денег стоят, свечки-то… Взял моду при свете спать!

— Из-за тебя, из-за тебя все, — Олег с ведром полез на телегу. — Запугал меня этими… которые по ночам в кустах плачут, не могу теперь в темноте-то… боюсь.

Он открыл бочку, заглянул в нее и в тот же миг с диким воплем шлепнулся на землю, отбежал на четвереньках, вскочил и истошно закричал:

— Э-это… Это кого же ты п-привез, а?

— Что ты, что ты? — Харитоныч, держа в руках только что снятый хомут, испуганно уставился на побелевшее лицо Олега с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью. — Или очумел, паря?

— Там же раздетая женщина сидит… русалка! — взвизгнул поэт и схватился за голову. — На меня ка-а-ак зыркнет! Это что же делается-то?! Ааа… — неожиданно взвыл он и начал карабкаться на дерево.

— Х-хосподи Сусе! — Харитонычу мигом вообразилось, что в бочке и впрямь кто-то судорожно плещется. Старик замычал, надел вдруг на себя хомут и со всех ног ударился прочь.

Да, поэт с лихвой отплатил за „суршащих призраков“, но возмездие не заставило себя ждать: увидев, как старик чешет по лесу с хомутом на шее, он впал в совершеннейшее изнеможение и сорвался с дерева. Падая, здорово поцарапал себе физиономию и оставил на дереве полрубашки.

Отбежав немного, Харитоныч все же опомнился. Он оглянулся — возле злополучной телеги с бочкой, хохоча и дрыгая ногами, катался Олег. Вокруг привычно шумели сосны, пересвистывалась птичья мелюзга, где-то в глубине леса трудился дятел. И на небе, только что показавшемся ему с овчинку, вовсю сияло раннее солнце и млели крутобокие облака-малютки. Старик плюнул, выругался шепотом и, перевесив хомут на согнутую руку, степенно пошагал назад.

Когда он подошел к костру, Олег, делая вид, что ничего не произошло, суетливо готовил завтрак и как бы про себя нарочито противным тонким голосом напевал:

…Тятя, тятя, наши сетиПритащили мертвеца!..

Харитоныч свернул самокрутку и принялся с деловитой обстоятельностью укладывать сбрую. Время от времени он косился на поэта, продолжавшего бубнить песенку про утопленника. Улучив подходящий момент, старик осторожно поднял кнут и как раз на словах: „Да смотрите ж, не болтайте, а не то поколочу!“ — крякнув, вытянул Олега вдоль спины. Удар лег „в аккурат“ — проказливый поэт зашипел и свился винтом.

— Ха-а-рош! — сияя от удовольствия, проговорил Харитоныч. — Так тебя, варнак эдакий! И за песьи головы тоже!

С полотенцем через плечо появилась Лариса.

— Ай, что у вас происходит? — от изумления она застыла, словно налетев на невидимую стену.

— Это… это, видишь ли, народная медицина, — ежась, промямлил Олег. — Методы, конечно, немного кустарные, но вот Харитоныч ручается, что действенно.

— От какой же болезни?

— От дурости, — кратко объяснил Харитоныч.

Олег посмотрел на старика, подмигнул, и они оба враз покатились со смеху, чрезвычайно, видимо, довольные друг другом.

— А ну вас! — фыркнула Лариса. — Этому еще ладно, но вам-то, Харитоныч, не к лицу!..

Во время вечернего чая у костра поэт загадочно отмалчивался и то и дело, словно бы примериваясь, поглядывал на старика. Харитоныч же, не обращая на него внимания, толковал о видах на урожай и поругивал погоду.

— Говорят, бог сказал когда-то Илье-пророку: „Ты, Илья, посылай дождь, когда просят“. А Илья-то, вишь, старик уж, на ухо туговат, ему и послышься: „Посылай, мол, дождь, когда косят“. Вот с той поры так оно и идет.

— Выходит, Илья-то твой сельскохозяйственный вредитель, — ухмыльнулся Олег. — Вроде колорадского жука.

— Хм! — произнес старик и, отставив в сторону кружку, не спеша оглядел уставившегося в огонь Олега.

— Слышь, парень, — позвал он наконец.

— Угу?

— Ох, боюсь я что-то за тебя. Болезнь, вишь, есть такая в наших местах…

— Болезнь? — встрепенулся поэт. — Какая еще болезнь?

— Типун называется, — мстительно сказал Харитоныч. — К таким вот варнакам привязывается.

Юные туземцы захихикали. Олег фыркнул.

— Браво, браво!.. Кстати, как твоя фамилия? А то мы все Харитоныч да Харитоныч, даже неудобно как-то…

Старик подозрительно глянул на простодушно помаргивающего Олега.

— Ну, Евлахов, а что?

— Евлаховашто, — задумчиво повторил поэт. — Интересная фамилия… Турецкая, что ли?

Харитоныч опешил.

— П-постой, паря…

Но тут Олег вдруг хлопнул себя по лбу, вскочил и, бросив на бегу: „Извините, у меня совещание!“ — умчался в палатку.

Лариса удивленно заморгала, юные туземцы поразевали рты, а Харитоныч, глядя ему вслед, покрутил пальцем у виска.

В палатке Олег некоторое время ошалело тыкался туда-сюда в совершеннейшем разладе мыслей и движений, наконец сообразил, что надо зажечь свечу.

Свет немного успокоил его. Он набросил на плечи телогрейку, вооружился карандашом и блокнотом. У костра он сказал в общем-то правду, хотя и выразился не совсем точно, ибо встречу двух неграмотных князей — Бальгура и Бабжи — совещанием никто сегодня конечно же не назвал бы…

* * *

Князь Бальгур позже всех приехал на Совет. О нападении на юэчжей сообщил ему тот же хитроглазый проныра Бабжа.

— Шаньюй не мог не знать, что его тесть собирается послать своих молодцов в набег, — рассуждал Бабжа, угощаясь в юрте у Бальгура. — Конечно, разрешения он не давал, но и не запретил.

— Что ж, это похоже на Туманя… — вздохнул Бальгур, сидевший с убитым видом.

Занятый едой Бабжа только кивнул в ответ и осушил чашу молочной водки. Бальгур терпеливо ждал, пока сопящий толстяк насытится.