Долина бессмертников

Митыпов Владимир Гомбожапович

— Хм… поход, поход… — уклончиво проворчал он. — Хотелось бы, конечно, дожить…

— Князь Бальгур, мы еще вернемся на родину! Мы еще поохотимся в твоем Иньшане! — Гийюй выпрямился, расправил могучие плечи. — Мы должны готовить войска к походу и заставить князей делать то же самое. Я буду зорко следить за событиями в ставке и подам тебе условный знак, когда придет время. Эй, нукеры, еще один кувшин!..

К полудню облава замкнулась. В вершине центрального распадка поднялся столб дыма — сигнал, что руководители крыльев встретились. После этого всадники должны были начать цепью спускаться вниз, гоня на равнину зверей, оказавшихся внутри кольца облавы.

Сопровождаемые нукерами Гийюй и Бальгур заняли места в цепи выстроившихся на равнине стрелков. Ветер уже переменил направление и дул с гор. Сквозь разрывы в облаках проглядывало солнце. Тихо, спокойно было вокруг, негромко переговаривались стрелки, и так продолжалось довольно долго.

И вдруг, когда никто не ждал, на открытое место, не торопясь, выбежало небольшое стадо маралов — голов пять-шесть. При виде людей они разом остановились и, повернув обратно, скрылись в кустах. Стрелять из луков в них не стали — крупного зверя били копьями.

Справа и слева уже поднялся крик. По кустам словно пронесся ветер — это бежали дикие козы. Замелькали там и сям стрелы. Цепь пришла в лихорадочное движение, встречая копьями и стрелами обезумевших оленей, коз, рысей, медведей и разную мелкую живность.

Гийюй с помощью нукеров уже уложил здоровенного лося-самца и несколько коз.

Бальгур с копьем наготове невозмутимо поглядывал по сторонам, сохраняя приличествующую его возрасту степенность. Он первым заметил огромного дикого кабана, мелькнувшего в прибрежных зарослях, и успел предостерегающе крикнуть. В следующий миг кабан вырвался на простор. Старый князь за всю свою долгую жизнь ни разу не видел столь чудовищного зверя, — наверно, это был последний из какой-нибудь исчезающей породы. Почти черный, седовато-щетинистый по хребту, литой, как гранитный валун, вепрь двигался с проворством молодого дзерена. Стреляя на скаку, с обеих сторон наперерез ему неслись всадники. Кабан же, не обращая внимания на стрелы, летел прямо на Бальгура, оказавшегося как раз на его пути. Конь шарахнулся, взвился на дыбы, и князь, привстав в стременах, со всего плеча метнул тяжелое копье. Он еще успел заметить несколько стрел, косо торчащих из необъятного загривка кабана, но сразу вслед за этим мир вдруг перевернулся перед глазами Бальгура — кабан одним взмахом рыла швырнул в воздух коня вместе со всадником.

Едва придя в себя, Бальгур увидел сначала своего коня, который с вывалившимися из распоротого брюха кишками визжал и бился в нескольких шагах от него, а затем неподвижного кабана, лежащего чуть подальше, каменно-тяжело придавив высокую траву.

Могучий и свирепый, он отчаянно шел на прорыв, ему оставалось еще совсем немного, но он так и не вышел из кольца облавы.

„Кольцо облавы… кольцо облавы… — У Бальгура кружилась голова. — Слева — юэчжи, справа — дунху… два встречных удара, и путь в Великую степь отрезан… а сзади копейщики Мэнь Тяня… Ни один из хуннов не вышел бы из кольца облавы… как этот кабан… Тумань был прав… Но земли… земли…“

— Ты ранен, князь? — встревожился подскакавший Гийюй, встретив безразличный, обращенный внутрь взгляд Бальгура.

— Нет, — Бальгур помолчал. — Мне жаль этого кабана… Он хорошо уходил… но не ушел…

Прикончив осточертевшую всем тушенку с макаронами, Олег погладил живот и торжественно провозгласил:

Багряна ветчина, зелены щи с желтком,Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,Что смоль, янтарь — икра, и с голубым перомТам щука пестрая: прекрасны!

Юные туземцы вытаращились. Харитоныч облизнулся, крякнул и полез за кисетом.

— Ох, Олег, Олег, — рассмеялась Лариса. — И всегда - то ты испортишь настроение!

Хомутов задумчиво подвигал усами и с некоторым даже смущением повернулся к Олегу.

— Да простится мое невежество: чувствую — классика, но чье?..

— Державин, — Олег лукаво прищурился. — Прокопий Павлович, а лет эдак через пятьдесят по поводу этих же строк будут задавать совершенно иной вопрос. Знаете какой?

— Да?

– Спросят: а что такое раки, что такое икра? Зато даже трехлетний карапуз будет на память знать формулу какой-нибудь дезоксирибонуклеиновой кислоты. К этому дело идет…

Уже выходили из-за стола, когда Хомутов вдруг спохватился:

— Э-ээ, а где же наш Алеша?

Ребята зафыркали. Алеша, добродушный семнадцатилетний увалень, впервые вырвавшийся из-под родительской опеки, был способен засыпать буквально на ходу, из-за чего вечно опаздывал к столу.

— А он остался на раскопе зачищать стенки, — сказал Карлсон.

— Точно! Он хоть редко моет уши, но… — Олег поднял палец и выразительно покосился на Хомутова, — но в раскопе любит чистоту.

Не успели отсмеяться, как Олег, высматривавший что-то между деревьев, вдруг объявил:

— Ну вот, я же всегда говорил, что надо завести собаку. Гости подъезжают, а предупредить-то и некому.

И верно, сверкая эмалью, стеклом и никелем, к лагерю приближалась присадистая пепельная „Волга“. Прокопий Павлович поперхнулся чаем, как-то непривычно сгорбился и семенящей походкой заспешил навстречу неожиданным гостям.

— Ой, уж не шеф ли это мой, академик Богомолов! — ахнула Лариса и побежала к себе в палатку.

После такого предположения паника приняла нешуточные размеры. Юные туземцы без просьб и напоминаний стали лихорадочно прибирать со стола и мыть посуду, чего за ними никогда прежде не наблюдалось. Даже Харитоныч, и тот, поплевав на свой махорочный окурок, старательно затоптал его в землю. Всеобщая тревога обошла стороной только пятилетнюю Ларисину дочку и тридцатидвухлетнего Олега. Оба они, правда, встали из-за стола, но лица их выражали одно только чистое любопытство с той лишь разницей, что Светочка, эта уменьшенная и потому забавная и трогательная копия Ларисы, засунула палец в рот, а Олег же этого делать не стал.

Между тем машина остановилась. Из нее выскочил молодой человек с огромным фотоаппаратом на груди, открыл заднюю дверцу и помог выйти представительной даме в брюках и противосолнечных очках, упитанному мальчику, высокой худосочной девице лет двадцати, а под конец с величайшими предосторожностями извлек из „Волги“ седовласого джентльмена с эспаньолкой, в белом полотняном костюме.

— Ах, это же вовсе не Богомолов!

Поэт обернулся — рядом стояла Лариса с чуть-чуть подведенными губами и в элегантном полосатом платье.