Долина Безмолвных Великанов
Шрифт:
— Отлично. Это просто глупая прихоть умирающего, Мерсер. Но мне хотелось бы потешить свое любопытство. Только, видишь ли… я очень застенчивый… да ты и сам такой, так что вполне меня поймешь. Не надо, чтобы Кардиган знал о моей просьбе. Есть тут один старый индеец по имени Муи; он живет в лачуге за лесопилкой. Дай ему десять долларов и скажи, что столько же он получит, если справится с заданием и обо всем по порядку доложит тебе, — ну и, конечно, если не будет потом болтать. Вот — возьми деньги у меня под подушкой.
Кент вытащил бумажник и вручил Мерсеру пятьдесят долларов.
— На остальные купишь себе сигар, старина. Мне деньги больше ни к чему. А та безделица, которую ты готов устроить для меня, этого стоит. Можешь считать, что я решил прокутить свои деньги напоследок!
— Спасибо, сэр. Это очень любезно с вашей стороны!
Мерсер принадлежал к классу» бродячих
После того как Мерсер ушел, унося посуду и деньги, Кент перебрал в памяти кое-какие из его отличительных черт. Он знал, что у подобных типов под внешней оболочкой кажущейся услужливости скрываются наглость и дерзость, нуждающиеся лишь в соответствующем стимуле, чтобы пробудиться. А пробудившись, они делают этих людей чрезвычайно активными, особенно в сомнительных, плутовских и подпольных аферах. Такие люди ни за что не встанут открыто под дуло пистолета, отстаивая честное и правое дело. Но они проползут на брюхе под прицелом орудий темной ночью, когда их никто не видит. И Кент был уверен, что его полсотни долларов принесут ему ожидаемый результат, — если он доживет до этой минуты.
Зачем ему понадобились сведения, за которыми он решил поохотиться, Кент и сам бы не смог себе объяснить. Любимым афоризмом его и О'Коннора было утверждение, что» они добиваются успеха собственным горбом» 5 . И его предложение Мерсеру было сделано экспромтом в порыве вдохновения, основанного именно на практике, добытой «горбом». Утро принесло ему неожиданный сюрприз, вызвавший в нем необычное волнение, и теперь он лежал, откинувшись на подушки, пытаясь осмыслить его и не думать по мере возможности о том печальном событии, что ждет его в ближайшие несколько часов. Но он не мог избавиться от ощущения тупого давления в груди. Казалось, оно постоянно нарастало и усиливалось. Время от времени Кент должен был прилагать существенные усилия, чтобы наполнить легкие достаточным количеством воздуха.
5
Игра слов: «hunch» по-английски означает не только «горб», но и «догадка, подозрение, интуиция, намек».
Он поймал себя на том, что прикидывает, насколько реальна возможность возвращения девушки. Он долго лежал, размышляя о ней, и в конце концов ему пришла в голову потрясающая мысль, что судьба сыграла с ним нелепую шутку весьма дурного вкуса, оставив подобное приключение на конец его жизни. Встреть он девушку месяцев шесть тому назад — или даже три, — и кто знает, возможно, она так изменила бы течение его жизни, что он не получил бы в грудь роковую пулю метиса-полукровки. Кент признал это, даже не краснея. Место женщины в его жизни заняли дикие просторы и лесные дебри. Они овладели им целиком, душой и телом. Ему не нужно было ничего, кроме их дикой свободы и бесконечного калейдоскопа неповторимых случайностей. Он мечтал, как мечтает любой мужчина, — но не мечты, а реальная действительность являлась живительной силой его существования, И тем не менее, если бы девушка появилась раньше…
Кент вновь и вновь рисовал в памяти ее волосы и глаза, ее тонкую фигуру, стоящую у окна, ее независимую осанку, гордую посадку головы, — и вновь он ощущал трепет ее рук и еще более восхитительный трепет губ, теплых и нежных, прижавшихся к его собственным губам.
И она была родом с Севера! Именно эта мысль особенно потрясла Кента. Он не смел даже заподозрить ее в том, что она могла сказать ему неправду. Он был уверен, что если доживет до завтрашнего дня, то Мерсер подтвердит его веру в нее. Ему никогда не приходилось слышать о местности под названием «Долина Безмолвных Великанов», но страна, в которой он жил, была огромной, и Форт-Симпсон с расположенными на его территории постом Компании Гудзонова залива и полудюжиной барачных строений находился в тысячах миль от Пристани на Атабаске. Кент не был уверен, что такое место, как эта долина, действительно существует. Легче было поверить, что родной дом девушки находится в Форт-Провиденсе, в Форт-Симпсоне, в Форт-Гуд-Хопе или даже в Форт-Макферсоне. Ему совсем нетрудно было вообразить ее дочерью какого-нибудь северного богача, хозяина фактории. Впрочем, это предположение он отбросил как безрассудное. Слово «форт» не означало здесь «поселение», и, пожалуй, на всех постах между Большим Невольничьим озером и Северным проливом не набралось бы и полусотни белых людей. Девушка не была одной из них, иначе об этом знали бы здесь, в Пристани на Атабаске.
Не могла она быть и дочерью речника, ибо трудно было себе представить, чтобы какой-нибудь речник или охотник отправил дочку учиться уму-разуму в цивилизованные края, где девушка, несомненно, побывала. Именно последний пункт главным образом интриговал Кента. Девушка была не только красивой и обаятельной. Она обучалась в школах, где преподаватели отнюдь не туземные миссионеры. Кенту показалось, будто в ней он увидел очарование и дикую свободу лесных просторов, словно она явилась к нему из самых недр старой аристократии, зародившейся почти две сотни лет тому назад в древних городах Квебеке и Монреале.
Память его сделала скачок на пару десятилетий назад; он вспомнил время, когда сам исследовал каждый уголок и каждую щель древнего города Квебека и стоял над могилами двухсотлетней давности, в глубине души завидуя той жизни, которую прожили погребенные здесь мертвые. В ряду прочих городов Квебек всегда виделся ему куском редкого, пожелтевшего от времени старинного кружева, — древнее сердце Нового Света, все еще бьющееся, все еще нашептывающее легенды о своем прежнем могуществе, все еще живущее воспоминаниями о своих приглушенных временем романтических историях, о своих почти позабытых трагедиях, — призрак, который все еще живет, который все еще дерзко и вызывающе отражает разрушительное наступление модернизма, оскверняющего его святыни. Кенту приятно было думать о Маретт Рэдиссон как о живой душе этого города, стремящейся на север, все дальше на север, — в то время как некая нечестивая душа из Пристани на Атабаске готовится покинуть земную юдоль, чтобы отправиться в еще более далекие странствия…
Чувствуя, что благодаря этим мыслям предстоящий путь стал для него наконец значительно проще и ярче, Кент улыбнулся сверкающему великолепию роскошного дня и тихо прошептал, словно девушка находилась рядом, подслушивая его:
— Если бы я был жив… я назвал бы вас… мой маленький Квебек. Оно прекрасно, это имя. Оно многого стоит. Так же, как и вы…
А за дверью в коридоре, пока Кент шептал эти слова, молча и неподвижно стоял отец Лайон; в лице его не было ни кровинки, чего с ним никогда не случалось при столь будничном для него событии, как встреча с предстоящей смертью. Подле него стоял Кардиган, постаревший лет на десять с тех пор, как сегодня утром приставил стетоскоп к груди Кента. За ними хмурился Кедсти с серым, словно каменным лицом, и замыкал группу юный Мерсер, в чьих выпученных глазах отражался страх перед тем, чего он еще не в состоянии был до конца уразуметь. Кардиган попытался заговорить, но не смог. Кедсти стер пот со лба, точно так же, как в то утро, когда Кент давал свои показания. А отец Лайон, направляясь к двери в палату Кента, тихонько шептал про себя молитву.
Глава 7
Кент оторвался от окна, от созерцания великолепного солнечного дня снаружи, от образа Маретт Рэдиссон, который он нарисовал в своем воображении, и обернулся на звук медленно отворяющейся двери. Он ожидал этого. Юный Мерсер был для него открытой книгой. По тому, как тот нервничал, да еще по усиливавшемуся давлению в груди Кент догадывался, что его время наступило. Это должно было случиться очень скоро, а следовательно, к нему уже идет отец Лайон. Кент попытался улыбнуться, чтобы мужественно и приветливо встретить своего друга по диким лесным краям. Но улыбка замерла у него на губах, когда дверь отворилась и он увидел стоявшего на пороге миссионера. Не раз он сопровождал отца Лайона в места, где властвует смерть, но никогда прежде не замечал в лице маленького священника того, что увидел сейчас. Кент пристально взглянул на него. Миссионер продолжал стоять в дверях, словно колебался, как будто великий страх в последний момент удерживал его от решительного шага. Некоторое время оба мужчины в напряженном молчании смотрели друг на друга. Затем отец Лайон неторопливо вошел в комнату и прикрыл за собой дверь.