Долина костей

Грубер Майкл

– Ага, то есть монахиням потребовался военный консультант.

Эммилу смеется.

– Сестрам? Ну да, верно, специалист по военным операциям, совсем как Скитер. Сестра-полковник Гариго. Нет, Нора была права, а приоресса ошибалась. Я буду рада служить им, чем смогу, но с этим для меня покончено.

– Но вы выиграли эту войну. И доказали ее правоту – я имею в виду генеральную приорессу.

– Победу в той войне одержал Господь. Сказать так про меня, это все равно что заявить, будто победу в мировой серии одержали бита и мяч. Он готовил меня как Свое орудие с самого начала. Все к тому шло: моя семья, явление дьявола, Орни с его военной библиотекой, знакомство с Норой, бомбардировка Пибора – все делалось

для того, чтобы подготовить меня к исполнению Его воли. Он использовал меня, чтобы одарить пенг динка тем, чем ему угодно было их одарить, а потом Он избрал для исполнения Своего завета других людей. Я им больше не нужна, точно так же, как израильтянам не нужен был Моисей после того, как привел их в Землю обетованную.

Теперь Лорна испытывает раздражение. Долгое время она гнала от себя большую часть своих истинных чувств в отношении Эммилу Дидерофф, но теперь, когда эта женщина уже не является ее пациенткой, они с новой силой рвутся наружу.

Сколько можно сносить эту непостижимую самонадеянность, бесстыдные манипуляции, пренебрежение человеческими жизнями? Каждая струна сердца Лорны трепетала от негодования.

– А как насчет нефти, Эммилу?

– Нет никакой нефти. Вы ведь прочли тетрадь?

– Да, прочитала и поняла, что за всем этим крылось. Излагая большую часть событий, рассказывая обо всех этих ужасах, происходивших с вами и с другими людьми, ты говорила правду и была совершенно откровенна, но делалось это лишь для того, чтобы создать впечатление бесхитростной честности и прикрыть одну большую ложь. Они нашли нефть, много нефти, иначе Ричардсон не стал бы говорить об этом по радио, суданцы не повели бы на вас масштабное наступление, ну а главное, Ричардсон не стал бы пытаться тайно вывезти диск, который вы обнаружили при обыске. Что же, он прилепил к заднице пустую болванку? Тут вы допустили маленький промах, потому что об этой детали нам знать не следовало. Должно быть, Сонненборг тоже это заметил.

– Не было никакой нефти. На тот диск были скопированы финансовые отчеты. Он был консультантом и был заинтересован в том, чтобы ему платили.

– Ну как же, так я и поверила!

– Лорна, да неужели, будь там и вправду нефтяное месторождение, я бы в этом не призналась? Он ведь пытал меня день за днем.

– Вы религиозная фанатичка, Эммилу, а на таких пытки не действуют. Собственно говоря, религиозный фанатизм – это своего рода паранойя, при которой перенесенные испытания могут служить самооправданием. Вы позволили бы ему застрелить меня.

– Ничего подобного, я ведь объяснила детективу Пазу. Он застрелил бы только меня, да и в любом случае, явился ангел…

– О, пожалуйста! А что, если бы Сонненборг сумел убрать нас с улицы и засадил в какой-нибудь тайный подвал? Думаю, он мог бы запытать нас всех до смерти, но так и не добился бы ни слова правды.

Эммилу отводит взгляд.

– Господь часто допускает мучительную смерть.

– Ты не Бог! – срывается на крик Лорна и с удовлетворением видит, как Эммилу слегка подскакивает.

– Нет, конечно, я не Бог, но я верю, что служила его орудием, и нам удалось на некоторое время обеспечить безопасность одного маленького народа. Он уже не так сильно отравлен ядом злобного женоненавистничества, перестал выступать в роли гордых, но глупых жертв, и, главное, ему привили представление о том, что с ним пребывает благоволение Господа, и Он заронил в них семя избранничества, подобное тому, что было заронено некогда в Израиль. Когда богатый мир рухнет…

– Ну спасибо! Конечно, мне следовало ожидать, что рано или поздно прозвучит нечто апокалиптическое. А как насчет даты, она уже известна?

Эммилу выглядит слегка растерянной.

– Но я ведь не говорю о дне Страшного суда, ничего подобного. Просто, неразумно предполагать, что десять процентов

населения Земли будут контролировать девяносто восемь процентов мировых богатств вечно. Речь идет о долговременной перспективе. Тысячу лет тому назад Париж и Лондон выглядели как грязные захолустные дыры, а Багдад был интеллектуальной столицей мира. В Тимбукту книг и грамотных людей было больше, чем в Англии. Нью-Йорк был индейской деревней. Так почему не предположить, что через тысячу лет мир будет управляться из Вибока или какого-нибудь другого места, о котором мы ничего не слышали. Это не большее безумие, чем в тысячном году сказать какому-нибудь шейху в Басре, что его потомками станут помыкать какие-то англичане. И оглянитесь вокруг себя, Лорна, посмотрите на то, что происходит в вашей стране, на апатию, пагубные привычки, насилие, наемную армию, коррумпированную политическую систему, на то, как богатые и бедные становятся практически разными биологическими видами, на непопулярность религии…

– Я думала, наша страна самая религиозная в мире.

– Я имею в виду настоящую религию, а не ханжество этих богатых фарисеев с их внешним, напускным благочестием. Все они суть «гробы повапленные», лицемеры и язычники, поклоняющиеся, как идолам, стиральным машинам. Господь давно отринул их прочь! Как можно этого не видеть? «И владыки земные, которые творят блуд, живут с нею в прельщении, будут скорбеть по ней и оплакивать ее, когда узрят дым от ее огнища, на коем сгорит она, отпрянув от страха пред ее муками, и возглашая: „Увы, увы, сей великий град Вавилон, град могучий! Увы тебе, ибо разрушение твое свершилось в единый час!“» – При этой декламации голос Эммилу меняется, становится громким и каким-то отрешенным, а сама она чем-то напоминает Ойя на церемонии бембе.

Легкий ветерок шелестит в листьях кротона, и Лорна ежится, пытаясь измыслить какой-нибудь логический довод против падения Запада и одновременно удивляясь, чего ради она вообще лезет со своей логикой к фанатичке? У которой, впрочем, еще осталось что сказать.

– А не приходило ли вам в голову, доктор Уайз, что, возможно, вы тоже служите его орудием, и все, что произошло с нами и между нами, есть часть чего-то большего? Он провел вас через все эти испытания не напрасно, а с некой великой целью, пусть даже вам не дано будет узнать, с какой именно. Возможно, вы произведете на свет дитя, которому суждено спасти мир! Нам, смертным, будущее неведомо. – Эммилу медленно качает головой, встречается с Лорной взглядом, и столь велика в нем печаль, столь велико сострадание, что гнев Лорны утекает, словно сквозь пальцы, хоть она и силится его удержать.

– У меня не будет никаких детей, – кричит Лорна, – я умру, и нет там никакого Бога!

Происходит нервный срыв. Она кричит так громко, что распугивает птиц, отчаянно бьет кулаками по столу и швыряет чашку в ствол дерева, разбив ее вдребезги.

– Я умру, и нет никакого Бога! – выкрикивает она сквозь рыдания, стыдясь себя, но не имея сил сдержаться. Пусть этого Бога и нет, но почему, за что он решил замучить ее до смерти? Это несправедливо! Нечестно!

Эммилу, вскочив со стула, крепко обнимает ее и поглаживает по волосам, бормоча что-то невнятно-успокоительное.

– Прости, – произносит Лорна, когда восстанавливает способность к членораздельной речи. – У меня рак. Исцелил бы меня Бог, если бы я молилась?

Лорне страшно слышать, как с ее уст слетают эти, произнесенные дрожащим голосом слова.

– Я не думаю, что это сработает таким образом, – говорит Эммилу, – но помолиться никогда не вредно. Если хотите, я помолюсь вместе с вами.

– О, какой в этом смысл! – бросает Лорна, когда ее отвращение к себе пересиливает ужас. – Должно быть, каждый падающий самолет прямо-таки распирает от молитв, но это не мешает ему разбиться.