Долина Новой жизни
Шрифт:
– Ужасно высокая смертность теперь несколько снизилась, но поймите, герр Фишер, мы чувствуем себя беззащитными против любого ничтожного заболевания, с которым ваш организм борется весьма успешно. Среди заболевших очень мало иностранцев, а смертных случаев у них не наблюдалось. У нас совсем наоборот. Оттого-то и царит всеобщая растерянность.
– Полная растерянность, упадок сил, руки и голова отказываются служить, – медленно произнес заплетающимся языком Чери.
– Но это, господа, недопустимо, надо чем-нибудь подбодрить себя! Отчего же не пущены в дело внушители? –
– Если бы не внушители, мы не знаем, что было бы.
– Они работают повсюду, день и ночь, – закончил Чери начатую Кю фразу. – Но и внушители перестали оказывать то действие, которое оказывали раньше. Действие их очень кратковременно.
– Употребление всяких раздражителей всегда требует повышения дозы, а это ведет к переутомлению, и тогда средство перестает действовать или действует в обратном направлении, – согласился Фишер.
– Совершенно верно. Внушение веселья и беззаботности не дает нам облегчения. Мы погружаемся все глубже и глубже в тоску и меланхолию.
– Я не удивлюсь, если будут самоубийства, – мрачно добавил Чери.
– Положение серьезное, – задумчиво проговорил Фишер, выпуская изо рта густые клубы сигарного дыма. – Очень серьезное, но неужели вы, самые высокопоставленные люди, не способны взять себя в руки и оказать необходимое воздействие на массу? Вы, именно вы, должны являться примером для нее!
Кю в отчаянии махнул рукой.
– Откуда нам взять эту силу воли, нам, всегда привыкшим жить по указаниям из органов управления страной?
В голосах двух друзей было столько безнадежности, что Фишер понял бесцельность своих советов. Допив до дна громадную кружку пива, он сказал:
– Вся надежда на Макса Куинслея; он человек такой необыкновенной воли, таких знаний, он имеет таких помощников, что вы можете верить: он сделает все, чтобы спасти вас.
Эти слова, казалось, произвели мало впечатления.
Друзья сидели с поникшими головами.
Жалость к этим людям заставляла страдать бедную фрау Фишер; она не могла спокойно выносить чужое несчастье, тем более когда оно разыгрывалось на ее глазах.
Мадам Гаро оставалась ко всему безучастной. Ее мало трогали эти чуждые ей существа, выращенные в инкубаториях.
– Действие внушителей не достигает вашего дома, герр Фишер, – сказал Кю, – и я чувствую себя здесь еще хуже. Надо скорее уходить. Ввиду опасности распространения эпидемии на район расположения заводов, заготовляющих питательные вещества, Макс Куинслей только что велел передать приказ об устройстве нового филиала. Вы должны заняться этим немедленно. Завтра будет подробное письменное предписание. Для этого мы и зашли к вам.
Друзья встали и, попрощавшись общим поклоном, удалились медленными вялыми шагами.
– Невеселые новости, – проговорил Фишер. – Боюсь, что мне придется расстаться с вами, дорогая Анна.
– Расстаться с нами? Ах, боже мой! Откуда ты взял это, Отто?
– Я думаю, что филиал будет открыт где-нибудь в Долине, по какую сторону карантинной линии, я не знаю. Может быть, мне нельзя будет ездить домой.
Всякая опасность
– Дорогой Отто, ты не должен оставлять семью в такое опасное время! Слезы выступили у нее на глазах.
– Но, Анна, ты понимаешь, я не могу нарушить обязательств, я должен повиноваться.
– Ах, Отто, Отто, зачем ты подписал этот ужасный договор?
Мадам Гаро не хотела быть свидетельницей семейной сцены; она выскользнула из столовой и, надев свой непромокаемый плащ, вышла в сад.
Сырой холодный воздух вызывал дрожь. Электрический свет, расплываясь в тумане, тускло освещал улицу. Под одним из дуговых фонарей стоял большой автомобиль с каким-то сооружением наверху. Это был полевой внушитель – они были расставлены в разных местах, день и ночь неустанно распространяли мысли и ощущения, которые должны были поддерживать падающих духом граждан. Домашние внушители не оказывали должного действия.
Мадам Гаро находилась в особенно нервном состоянии. То, чти она увидела и услышала сейчас в столовой Фишера, нарушило с трудом обретенное равновесие. Теперь она испытывала острое чувство раздражения, которое усиливалось с каждой минутой и делалось просто невыносимым.
«Внушители перестали действовать», – вспомнила мадам Гаро слова Кю. – А что, если я попробую? Может, я почувствую облегчение? Благодаря предохранителю я ведь остаюсь вне влияния этих волн».
Она осторожно нащупала на груди маленькую металлическую коробочку и нажала на нем пружинку.
«Жизнь каждого из вас имеет смысл только в том случае, если вы живете для будущего, когда бы оно ни пришло? Вы должны спокойно идти на жертвы, не щадя своей жизни. Только тогда мы приблизим к себе счастье», – вот какие мысли тотчас проникли в мозг мадам Гаро. Она могла бы их записать – именно так, но так ли они были поданы аппаратом и этими ли именно словами, она не знала. «Счастье будущих поколений – это все, а над собственной жизнью надо поставить крест? Неужели мы живем только для других, а сами не имеем даже права на крупицу счастья?» – думала она.
«Вы, современные люди, представляете из себя фундамент, на котором будет построено роскошное здание будущего», – настаивал внушитель. «Роскошное здание, которого мы не увидим», – возражала мадам Гаро.
«Вид этого будущего здания вы должны всегда иметь перед своим духовным взором. Если его еще не существует, то тем более вы должны стремиться, чтобы оно было построено в наискорейшее время».
Собственные мысли мадам Гаро и мысли, навеваемые внушителями, боролись между собой; постепенно последние побеждали. Голос человека-эгоиста, голос первобытного существа, жаждущего сиюминутных наслаждений, затихал; в голове звучал стройный хор, призывающий к самопожертвованию, терпению, выносливости. Настроение резко менялось; что-то теплое, волнующее, призывное захватывало настолько, что тот, кто видел эту женщину уныло шагавшей по улице, не узнал бы ее в этот момент – она подтянулась, шаги ее сделались быстрыми и уверенными, лицо горело румянцем, глаза светились весельем.