Долорес Клейборн
Шрифт:
Пока я лежала так в темноте, совсем наконец остывшая, ответ казался очень простым: взять детей и переехать с ними на материк, да поскорее. Спокойной-то я была, но знала, что ненадолго: внутренний глаз не даст. А когда в следующий раз вспыхну, он будет видеть зорче, а Джо будет выглядеть еще безобразнее, и не найдется такой силы на земле, чтоб меня удержать. Ну прямо помешательство какое-то, но у меня рассудка как раз хватало, чтоб понять, какой непоправимый вред будет, если я ему поддамся. Нет, мне нужно убраться с Литл-Толла, пока я совсем не свихнулась. А когда я сделала первый шаг, то и узнала, что означал хитрый огонек у него в глазах. Еще как узнала!
Я выждала, чтоб все на свои
Я взяла сберегательные книжки на детей. Мы откладывали деньги им на колледж чуть не с дня их рождения… То есть я – Джо плевать хотел, поступят они в колледж или нет. Чуть разговор об этом заходил – начинала его, конечно, я, а он сидел в своей дерьмовой качалке за «Америкен», – но тут высовывал рожу, чтоб сказать:
– Ну какого черта, Долорес, тебе приспичило посылать их в колледж? Я вот без всякого колледжа прекрасно живу.
Ну, есть вещи, которые не оспоришь. Если Джо считал, будто почитывать газетенку, выковыривать козюль и размазывать их по полозьям качалки – значит жить прекрасно, говорить больше было не о чем. И начинать не стоило. И пусть его. Пока мне удавалось выцарапывать у него взносы, когда он находил выгодную работу, как, например, на строительстве шоссе, мне наплевать было, что он вбил себе в голову, будто во всех колледжах заправляют коммунисты. В ту зиму, когда он на материке дорожными работами занимался, я его заставила положить на их книжки пятьсот долларов, и он визжал, как побитая собачонка. Орал, что я все его дивиденды забрала. Так я ему и поверила, Энди! Если этот подонок не заработал в ту зиму две тысячи, а то и две пятьсот, я хоть сейчас борова поцелую.
«Ну почему, Долорес, тебе всегда надо меня поедом есть?» – спрашивал он меня.
«Если б ты был настоящий мужчина и сам о детях заботился, я б тебе слова поперек не сказала», – отвечала я. Вот так оно всегда было: бэ-бэ-бэ да мэ-мэ-мэ. Мне просто тошно становилось, Энди, но я почти всегда из него выцарапывала то, что детям причиталось, тошнило меня или не тошнило. Ведь кто б еще постарался, чтоб у них будущее было, когда они до него дорастут?
По нынешним временам на книжках этих гроши были – тысячи две у Селены, долларов восемьсот у Джо Младшего, четыреста-пятьсот у Малыша Пита. Но шел-то шестьдесят второй, а тогда это были хорошие деньги. Более чем достаточно, чтоб с острова уехать. Я решила по книжке Малыша Пита наличные получить, а на остальные две взять аккредитивы. Я решила покончить со всем и забрать их в Портленд, найти жилье и хорошую работу. Ни они, ни я к городской жизни не привыкли, ну да люди к чему хочешь привыкают, если деваться некуда. И Портленд тогда был не такой уж большой город, не то что сейчас.
А как устроюсь, начну возвращать деньги, какие придется потратить. Я думала, у меня получится. А нет, так они очень способные были и могли стипендию получить. На крайний случай я бы не постеснялась и заем попросить. Главное было – увезти их поскорей с острова, тогда это казалось куда важнее даже колледжа. Сперва первым займись, как было написано на наклейке, которую Джо к старому трактору прилепил.
Я вот почти три четверти часа про Селену говорила, а ведь от него вред не только ей одной был. Хуже всего ей приходилось, но пакости и для Джо Младшего хватало. В шестьдесят втором ему двенадцать было – для мальчика самый лучший год, но, глядя на него, вы бы так не подумали. Он почти никогда не улыбался, не смеялся, да и неудивительно. Не успеет в комнату войти, как папаша на него набрасывался, точно хорек на
Ну и Малыш Пит. Когда ему четыре сровнялось, он за Джо хвостиком ходил – штанишки на поясе поддергивал, как Джо, за нос и за уши дергал тоже на манер Джо. Волос-то у него в носишке, конечно, не было, вот он и притворялся. В первый свой школьный день он вернулся домой, хныча, штанишки сзади все в грязи, а на щеке царапина. Я села рядышком с ним на крыльце, обняла его и спросила, что такое случилось. Он сказал, что чертов жиденок Дикки О’Хара его с ног сбил. Я ему сказала, что «чертов» – это ругань и он не должен таких слов говорить, а потом спросила его, знает ли он, что такое жиденок. Правду сказать, мне любопытно было, что он такое скажет.
– Конечно, знаю, – говорит. – Жиденок – это такой дурак безмозглый, вот как Дикки О’Хара.
Я ему объяснила, что это слово вовсе не то означает, а он спросил: а что? Я ответила, что ему и знать не надо, но чтоб он это слово никогда не говорил, потому что оно плохое. Тут он на меня уставился сердито и нижнюю губу выпятил. Ну вылитый папаша. Селена отца боялась, Джо Младший его ненавидел, но опасалась-то я, пожалуй, больше всего за Малыша Пита, потому что Малыш Пит хотел вырасти во всем на него похожим.
Ну я достала их сберегательные книжки со дна моей шкатулки для драгоценностей (я их там хранила, потому что только она у меня тогда запиралась – ключ я носила на шее на цепочке) и в половине первого вошла в Банк Северного побережья в Джонспорте. Когда подошла моя очередь, я протянула книжки кассирше, сказала, что хочу закрыть все три счета, и объяснила, как прошу выдать мне деньги.
– Одну минуточку, миссис Сент-Джордж, – говорит она и отходит вытащить счета. Компьютеров тогда, конечно, и в помине еще не было, ну и им приходилось самим возиться.
Ну достает она их – все три, мне хорошо видно было, открывает и смотрит. А поперек ее лба морщинка набегает, и тут она говорит что-то другой кассирше. И они обе начинают смотреть, а я стою за барьером, гляжу на них, твержу себе, что причин нервничать никаких нет, а сама нервничаю все больше и больше.
Тут кассирша идет не ко мне, а в каморочку, которую они кабинетом называют. Стены у него стеклянные, и я увидела, что она разговаривает с лысеньким коротышкой в сером костюме, с черным галстуком. Когда она вернулась ко мне, счетов при ней не было – оставила их на столе у лысого.
– Мне кажется, о накоплениях ваших детей вам лучше поговорить с мистером Пийзом, миссис Сент-Джордж, – сказала она и толкает ко мне сберегательные книжки. Ребром ладони, будто они микробами кишат и она может заразиться, если будет долго к ним прикасаться.
– Зачем? – спрашиваю. – Что в них не так? – Про то, что нервничать причин нет, я уж и думать забыла. Сердце у меня колотилось будто бешеное, а во рту пересохло.
– Право, не могу сказать, но если вышло какое-то недоразумение, мистер Пийз тут же в нем разберется, – говорит она, а глаза отводит, ну я и поняла, что сама-то она так не думает.