Долой возраст, к чёрту дом!
Шрифт:
Весной мы возвращались в Штаты, по дороге минуя Калифорнию и Теннесси, останавливаясь на парковках ресторанов «Крекер Бэрел» и супермаркетов «Walmart». По дороге мы иногда звонили Норме и Лео и спрашивали, как у них идут дела. Они никогда не просили о помощи, и поэтому мы ничего не делали. Тим всегда говорил: «Отсутствие плохих новостей – уже хорошая новость».
В итоге мы остановились у друзей в Северной Каролине. На их ферме площадью в 35 акров цвели великолепные сады, паслись лошади и располагались несколько пристроек. В течение нескольких дней у меня держалась высокая температура. Я чувствовала себя ужасно
В некоторых пристройках находились библиотеки, проще говоря, стеллажи от пола до потолка, забитые книгами, поэтому мне было из чего выбрать. Я чувствовала себя настолько ужасно, что не могла выйти из гостевого домика. Здесь я перерыла все книжные полки, но не нашла ничего интересного. Тогда я отправилась в гостиную и случайно наткнулась на небольшую кипу книг, лежащую на старинном столике. Я остановила свой взгляд на одной из книг Атула Гаванде под названием «Как быть смертным: медицина и то, что важно в конце жизни», которая представляла собой критическое исследование медицинской помощи и лечения в конце жизни. В тот момент мне казалось, что я умираю, поэтому я достала книгу из середины стопки и вернулась в кровать.
Через несколько дней я практически дочитала книгу. Физически мне было по-прежнему плохо, но я понимала, что моя жизнь изменилась. Из книги я узнала важные вещи: оказывается, мое представление о том, что ожидает нас перед смертью, было в корне неверным. Раньше я постоянно избегала подобных разговоров со своей мамой или родителями Тима, но теперь я знала, что мне предстоит обсудить с ними эту непростую тему.
Мы отправились к Внешним отмелям, песчаным островам побережья Северной Каролины. Мы ждали парома от Окракока до мыса Хаттерас, когда у Тима зазвонил телефон. Это был его отец, Лео. Он сообщил, что дядя Тима Ральф – лучший друг Лео и последний остававшийся в живых брат Нормы – умер в возрасте 91 года.
В тот день Лео говорил довольно уверенно, но через несколько недель, когда мы позвонили ему на День отца, он словно сник.
«Нам надо идти, – сказал Тим, по его лицу было видно, что он в панике, – с папой что-то не так».
Когда я вспоминала об этом телефонном разговоре несколько месяцев спустя, больше всего меня поражала наша непоколебимая уверенность в том, что у нас все под контролем. На самом деле, важно понять, что старости и болезни наплевать на наши планы, они действуют по собственному графику, и не имеет никакого значения, готовы ли мы взглянуть в лицо неизбежному или нет.
Мы так и не отцепили прицеп от нашего фургона. Спустя три дня после нашего приезда Лео лежал на больничной койке, свернувшись в кокон, словно эмбрион. С каждым днем он становился все слабее. Казалось, что ему очень неудобно и одиноко. Норма стала еще меньше, чем раньше: она сидела рядом с кроватью Лео на кресле с откидной спинкой, которое будто мешало ей вырасти, и молчала.
Тим залез в кровать к отцу, обняв его. Я дала ему влажное полотенце, и он заботливо вытер лоб Лео. Тим твердил, как заведенный: «Все хорошо, я позабочусь о маме. Я люблю тебя. Все будет хорошо».
Через некоторое время я сменила Тима. Тем утром мы так и менялись до тех пор, пока Норма не попросила отвести ее вниз. «Я должна
Я понятия не имела, о чем идет речь. В лифте она вскользь упомянула о том, что обнаружила кровь в своей моче. Я заподозрила, что все не так просто, когда заметила в ее сумочке гигиенические прокладки, прекрасно зная, что в ее возрасте менструации быть не должно… Я осталась в комнате ожидания, и, когда она сдала анализы, мы вернулись к Лео. Норма ничего не рассказывала о процедурах. В тот момент все наше внимание мы уделяли Лео, поэтому мы с Тимом ничего у нее не спрашивали.
В течение недели мы узнали, что Норме нужно сдать дополнительные анализы, в том числе трансвагинальное ультразвуковое исследование. Муж Нормы умирал в хосписе несколькими этажами выше, а она лежала на столе, накрытом простыней, ожидая, пока врач введет ультразвуковой зонд. Внутри все ее тело словно сжалось. Она была такой маленькой и ощущала стыд. Я стояла рядом с врачом и смотрела, как она обводит что-то на экране, какой-то большой инородный объект, которого не должно быть в матке. «Не могу поверить», – прошептала я. Лео умирал, и, судя по тому, что я видела на экране, у Нормы раковая опухоль.
Я глубоко вдохнула и сообщила Тиму о том, что видела на мониторе.
Вскоре из хосписа Лео перевели в местный дом для больных, нуждающихся в длительном медицинском обслуживании. Через два дня после того, как мы просидели у его кровати около шести часов, измученная Норма настояла на том, чтобы о нем позаботились. «Теперь можно идти», – сказала она. Мы все знали, что этот теплый июльский день будет для Лео последним. Едва мы вернулись домой, нам позвонили из хосписа и сообщили, что он умер в 17.50. И в этот момент сломанные судовые часы, подарок Лео от Стейси, снова пошли.
Мы кремировали его останки и захоронили его урну на городском кладбище рядом с дядей Ральфом и Стейси.
Официального диагноза пока не было, но мы с Тимом знали, что, скорее всего, у Нормы рак. Лежа в нашем фургоне, мы обсуждали, как действовать дальше. Ни один из нас не хотел такого конца для Нормы, как у Лео. Мы переживали о том, что случится, если Норма попадет в дом престарелых. Она любила гулять. Как же она выживет за закрытой дверью, там, где для выхода нужно знать код? Как она, такая стеснительная женщина, будет делить комнату с незнакомцем? К тому же мы знали, чем кормят в таких местах. Не было никакой гарантии, что ее жизнь будет столь же разнообразной, как раньше, что она сможет сохранить свою независимость и привычную ей обстановку. Интуиция подсказывала нам, что Норма не только нуждалась в свободе, самостоятельности и достойном обращении, она заслуживала их, заслуживала того, что дома престарелых были не способны дать ей.
И если Норма вдруг пожелает посидеть с кружкой пива или бокалом вина в конце дня, нам хотелось предоставить ей такую возможность. Если ей, по какой бы то ни было причине, вздумается уехать из дома престарелых, нам хотелось, чтобы она могла это сделать. Если она решит съесть завтрак вместо обеда или пройтись босиком по траве, так тому и быть. А еще нам хотелось, чтобы она снова улыбалась.
Мы переглянулись и одновременно произнесли: «Надо узнать, не хочет ли она поехать с нами».
Мы и понятия не имели, что будет, если она согласится.