Доля казачья.
Шрифт:
И все же было удивительным то, что малейшее великолепие природы ухитрялось, во всеобщей вакханалии, никак не затмить друг друга, на то оно и утро! Вот где мудрость великая.
Но человек и здесь со своими вечными войнами умудрился всё испоганить, и красивое утро и новый день, на много лет вперёд, своей необузданной жестокостью. Именно таким страшным оно и запечатлелось у многих казаков в памяти.
Лука Васильевич выбрал из всей толпы пленных их начальника. Ошибиться в нём было невозможно: тот толстый и холёный, с усиками на лице.
А
— Ты русский язык понимаешь? — спросил его строго.
Маньчжур должен видеть перед собой большого начальника, не иначе. Тогда он из кожи будет лезть, чтобы услужить ему — это у него в мозгу, уже отложилось навечно.
Тот усердно закивал головой.
— Кто казнил русских, а их головы посадил на кол, чтобы вороны им глаза клевал, и терзали их обезображенные лица. Вон сколько их здесь вьётся, на мертвечину со всей округи падальщики слетелись.
— Не я! Не я! — заелозил по земле на коленях маньчжурский офицер.
Я не убивал! Меня здесь тогда не было.
— А жить ты хочешь? — спросил его спокойно Лука Васильевич.
— Конечно, хочу! Хочу! — расплакался пленный офицер, и грязными руками размазывал по пухлому лицу слёзы.
— Вот тебе твоя сабля, и срочно надо поменять на чёрных, окровавленных колах, русские головы на маньчжурские. Этим ты сохранишь себе жизнь. Ты понял меня?
И снова, как болванчик. офицер замельтешил своей чёрной головой: — Я согласен!
Он сразу же преобразился весь, как погибающий от жажды цветок после спасительного и долгожданного полива.
Наши казаки только усмехнулись такой разительной перемене: снова перед ними был деспот, а не человек.
— На колени! — зарычал маньчжурский офицер на своих солдат.
От его горьких слёз на лице не осталось и следа. Он снова был повелителем их душ и жалких мозгов. Он их полноправный хозяин.
Чётко, с расстановкой, офицер объяснил им их ответственную и необычайную по своей важности задачу. Те слушали его, раскрыв рот. Ни одно его слово не было зря обронено. В полнейшей, и оттого жуткой, тишине. Похоже, было, что все солдаты его хорошо поняли и никто из них ничему не возмутился, даже своей смерти — удивительно!
— Как тебя зовут? — полюбопытствовал Лука.
— Фу То До — был чёткий ответ офицера, всё строго, как по уставу.
— Ты хороший командир! — похвалил он маньчжурского офицера. — У тебя всё хорошо получается. Командуй дальше!
Но дальше и у бывалых и видавших виды казаков мурашки побежали по коже от ужаса всего увиденного.
Как стояли манчжурские солдаты на коленях, так и ждали они покорно своей участи.
— Наклонись! — скомандовал первому солдату Фу То До.
И только тот наклонился вперёд, как его голова, ловко отделенная от туловища саблей, покатилась по росистой траве, забрызгивая всю перламутровую и искрящуюся жемчугом земную красоту густой и чёрной кровью солдата.
— Быстро! —
Тот быстро вскочил с колен и ловко за волосы подхватил окровавленную, с выпученными от ужаса глазами, голову своего товарища с земли. Побежав к ближайшему колу, он ловко водрузил её на острие дерева, не забыв при этом прикрыть своими грязными пальцами остекленевшие глаза товарища. Через минуту он так же находился на своём прежнем месте и на коленях, как будто бы ничего и не произошло.
— Наклонись! — зычно скомандовал ему Фу То До.
Сверкнула молнией его острая сабля. И снова, мастерски им отделённая голова солдата, хлопала своими глазами у ещё трепещущего тела.
— Быстро! — снова скомандовал офицер.
И следующий солдат рабски подхватил отрубленную голову своего товарища с уже замызганной кровью, страшной земли. И пулей полетел к торчащему колу и очень ловко водрузил её там. Так же не забыв прикрыть глаза своему погибшему товарищу.
К изумлению всех казаков пленник безропотно возвратился на своё место. И так же покорно застыл там, в ожидании своей смерти.
— Наклонись! — снова скомандовал солдату его властный начальник Фу То До, и всё повторилось в этом ужасном и монотонном злодеянии.
Труп последнего солдата обслужил сам начальник. Спокойно подобрал его отрубленную голову с земли и так же спокойно насадил на кол. Затем, с поклоном прикрыл, им же убиенному солдату, непокорные глаза.
В гнетущей тишине Фу То До подошёл к Бодрову и чётко по-солдатски доложил.
— Господин офицер, ваше пожелание мной с честью выполнено. Теперь слово за вами и за обещанной мне свободой.
Лицо офицера ничего не выражало. Это была каменная маска, где ничего нельзя было прочесть, не было никакого раскаяния и чувства горечи, жалости.
Дрогнуло усатое лицо Луки Васильевича и, наконец-то, он нашёлся что сказать.
— Ты свободен! И передай всем своим начальникам, что казаки приняли ваш вызов. И между нами сейчас война. А эти ваши отрубленные головы тому свидетельство. Будем мы еще и в вашем Пекине, и там спросим с зачинщиков этой никому не нужной войны за своих убитых товарищей. Крепко спросим! Можешь уходить на все четыре стороны, но советую тебе никогда мне не попадаться на моём пути. Помирить нас сможет только смерть, запомни это! Таких изуверов, как ты, я ни разу не встречал во всей своей жизни.
Фу То До молча и почтительно поклонился.
Затем учтивый маньчжурский офицер молча и бесцеремонно принял от русских казаков брезгливо брошенную ему уздечку его взбунтовавшегося коня. Прямо в протянутые, цепкие и окровавленные руки. Через мгновение Фу То До был на коне и от подобострастия на лице у него не осталось и следа. Он снова был повелителем чужих судеб. Его никто не преследовал, все казаки пребывали в тягостном молчании. Видно было, что урок пошёл всем впрок, и Фу То До тоже.