Дом №12
Шрифт:
Но вернемся к настоящим событиям. Итак, Марышка влюбилась в меня еще в тот же самый вечер, и, после того как этот вечер окончился, мой дядюшка не замедлил позвать меня к себе в кабинет и произнести вот такую речь:
– Друг ты мой, как собственного сына я полюбил тебя и всю нашу совместную жизнь стремился дать тебе всех благ и вывести на путь благоденствия и праведной жизни. Что, скажи мне, что может быть хуже того, что человек, опираясь на земное свое происхождение и живя в добротном достатке, стремясь возвести свой род и потомство, наконец презирает Божий дар и сам, сам вгоняет себя в пучину мрака и бессилия? От чего же ты не хочешь смириться со своей непорочною частью, со своим наконец призванием? Ведь имея и кров, и твердую почву, ты теперь же есть и сам творец своего счастья и, несмотря на все это, решаешься оставить чудное поприще и жить
А надо признаться, что я никак не мог ожидать от моего дядюшки такой откровенной беседы, которая, впрочем, очень раздосадовала меня. И в самом деле, он уже давно был немощен и стар и собирался в скорейшем времени почить на своем одре. Я же тем временем собирался спустить все его имение и перебраться в Петербург, в столицу России и центр мира, который уже давно и сладко манил меня в свои объятия.
Однако ж, и самый Поварихин не замедлил послать за мною нарочного еще даже в самое утро, дабы переговорить со мною на счет сватовства, но вопреки всем моим ожиданиям и увещеваниям моего дядюшки в том, что это будет откровеннейшая и нежная беседа, случилась беседа иного характера. Он был чопорен и хмур в то самое утро и, лишь только я появился в дверях, начал дерзко и властно:
– Ну вот послушай, Вандрейч, (так он называл меня; зовут же меня полностью Иван Андреевич Семечкин), глупая и твердолобая голова твоя непробиваемая может изъять хоть каплю, хоть самую малую часть, хоть бы крупицу пользы из того, что я тебе предлагаю? Все прелести и выгоду того, что сам Бог преподносит тебе? Ужели настало время, когда наш юный брат сам спешит себе же слыть коварным врагом? Ну вот что, братец, чураешься ли ты меня иль дочери моей, а только знай, что я пошел на это не затем, что я сам хочу, а лишь потому, что того хотел многочтимый мною Федор Николаевич, или ты думал что мимо тебя негде сыскать других женишков моей дочери красавице? Что ж, иди ка ты теперь подумай об том, да явись же ко мне завтра, но знай, что твой отказ лишь оскорбит меня неслыханным образом, а я тебе не осел, чтобы такое вот оскорбление стерпеть и не принять мер. Заклинаю тебя Святым Причастием, чтобы ты одумался.
И вот, под покровом Святого Причастия, вышел я в ту же минуту и несколько пал духом, придя домой и закрывшись у себя. Честно признаться, я не знал что можно было мне предпринять в таком случае и приуныл, видя неизбежность женитьбы. Даже и самый Петербург со всеми своими балами и дамочками стал для меня каким-то абстрактным и призрачным; недосягаемым. На следующее утро уныние и досада мои дошли до крайности, как вдруг я узнал, что дядюшка мой захворал и слег в постель, и что теперь же, видя свою скорую смерть, он объявил, что если еще при его жизни я повенчаюсь с дочерью Поварихина, то тут же смогу получить восемь тысяч рублей по наследству.
Такой поворот событий намного меня ободрил, я бы даже сказал, что он оживил меня, и, не раздумывая более ни одной минуты, я поспешил придать такой верной оказии правильное направление. Я немедленно явился к Поварихину и сказал ему самым трогательным тоном, что дескать образумился и надумал принять такое свое счастье и жениться на его дочери, но что мол не имею никакого достатка и хотел бы устроить свое дело сам, что хочу наперед знать щедрую руку свекра и его ласковое напутствие.
Сей приступ понравился толстому борову и он тут же выдал мне две тысячи ассигнаций, после чего, одевшись по-царски, отправил гонцов во все края города для устройства и проведения свадьбы. Помолвка же была назначена на следующий день, а для того чтобы придать всему этому правдоподобный образ, я в тот же самый вечер собрал все свои вещи и переехал жить к Поварихину, в соседнюю от его дочери комнату. В тот же день я сделал еще множество комиссий, особо для меня важных, и устроил дядюшке лестную и чувственную беседу, после которой он уже теперь дал мне восемь тысяч, но объявил, что все его имение и наследство перейдет по завещанию к дочери Поварихина, и что я смогу овладеть им лишь женившись на на ней. Сей предусмотренный
Вскоре и самое дело насчет свадьбы было устроено совершенно, так, что нужно было лишь дождаться следующего дня, а вечером, то есть в канун свадьбы, прежде чем я отправился к себе, имел место быть еще долгий и в самом деле ласковый разговор с моим вероятным свекром, в ходе которого он излил мне множество обещаний и наставлений об правилах семейной жизни, и даже упомянул как-то вскольз о приданном, которое могло быть только увиденным во все.
Все это было конечно очень заманчиво, но дело свое я знал верно и не стал искушать Бога. Уже ночью я удалился в свою комнату, и, когда убедился, что все в доме спят, тихо вышел оттуда и направился в комнату ко своей невесте для проведения нашего с ней разговора. То есть я как бы не обольщен просто самою свадьбой, но, имея порыв любви и нежного сочувствия, питаю дескать большое уважение ко своей будущей жене, что мол пред самим Богом и под его покровительством, как и полагается всякой чете, следует доверять друг другу и не стыдиться законных дел своих. И что, имея она хоть какое-нибудь понимание, могла бы проявить его в знак доверия уже и на самом первом шагу нашей совместной жизни.
Окончив все это дело, я вернулся обратно, но не для сна, а для того чтобы, одевшись все свое новое и чистое, взять свою дорожную кладь и тихонько выбраться в окно на задворки, где уже меня стоял и ждал экипаж с кучером до ближайшей станции, и где также был мой конфидент, которому я вручил некоторую сумму для погребения дядюшки и поручил две-три комиссии, от которого я также получил некоторые документы, и с которым в итоге я крепко накрепко распрощался. Той же ночью я прибыл в Саратов, а затем отправился в Петербург.
Глава вторая. Петербург
Итак, вскоре я оказался в Петербурге, в кой же час и был поражен его величием до самого основания своего рассудка. Свет, тот божественный свет, царивший в столице российской аристократии, произвел на меня такой непомерный эффект, что я, уж по самому приезду, как был, так и замер на Невском в превеликом восторге.
Трудно и, к тому же излишне, будет описывать мне все его превосходство, а также все мои чувства, кои я питал первое время пребывания в Петербурге, а потому скажу лишь несколько нужных сведений об моем благоустройстве.
В первый же день мне удалось отыскать контору и еще кое-какие места для приобретения квартиры и некоторых важных документов, кои я оформил на себя весьма быстро и нехлопотливо. Квартира у меня была благоустроена в высшей степени, имела три комнаты, балкон и внутренний двор перед подъездом, а находилась она на Литейной. Окна у нее убегали в пол на французский манер, перинки до потолков, мебель вся блестела как позолоченная, столики с батистом, стулья с гнутыми ножками и подушками, ковры из Персии, одним словом – Эмпирей. Проживание в первое время не доставляло мне никаких тяжб, тем более что денег у меня было предостаточно, но, все же, тыщенок пять я отложил в банк для их сохранности и надежности. Затем я нанял себе щеголеватого лихача с крытой коляской, которого звали Фролом, и кухарку в дом, чухонку по имени Лотта, которая занималась в доме еще и другими делами.
Весь следующий день я посвятил таким местам, которые считались разве что самим фундаментом моей репутации. То были: парфюмерные, модные лавчонки, салоны, ванны, рулетки, рестораны, магазины с французской утварью и одеждою, картежные и просто пивные на русскую ногу. После нескольких таких дней покупок моя кожа просто превратилась в шелк, а самая квартира преобразилась в образ настоящего царственного чертога Филота македонянина.
Говоря короче, скажу, что в продолжении нескольких месяцев я сумел сделать множество удачных визитов и знакомств, впрочем, более с такими же сорванцами как и сам я. Таких людей можно отыскать где хочешь: всякий из нас знает, что, лишь только покажи человеку одну единственную копейку, хоть одному, и не то чтобы кривившему, а хотя бы даже полукривившему душою, хоть чуть-чуть, хотя бы он был самую малость подлец, то уже ничто не остановит это и других таких же подлецов. Всякий из них захочет выехать в рай на чужой спине; одни не станут даже спрашивать, а другие даже и почтут за ваш собственный долг. А потому, хоть я и обрел множество знакомых и полезных хоть в чем-либо людей, то все же это была такая шушара, что даже и говорить будет пошло.