Дом для внука
Шрифт:
В непривычном пенсионном бездействии, в пустоте, неожиданно образовавшейся вокруг нее, домашняя работа была спасением, и спасением радостным, трогательным. Ольга Ивановна будто возвратилась к далекому времени своего девичества, когда она кормила, обшивала, обмывала своих братишек и сестренок, будто, вернувшись, продолжала ту давнюю бабью жизнь, которую давно оставила для строгой мужской работы с разъездами, совещаниями, сессиями, конференциями, когда приходилось думать о целом районе, спорить о планах, обязательствах, процентах, сроках, разъяснять, убеждать, требовать, заставлять, наказывать, снимать с работы.
И вот она снова была у истоков своей жизни. Странно малыми и непривычными показались ей эти истоки. Работая председателем колхоза, а потом долгое
Все это было ничтожно, и первое время Ольга Ивановна приходила в отчаяние от одиночества. Дни, прежде незаметные, стремительные, вдруг выросли до нескончаемости, она пробовала уйти в книги, но, привыкшая к прежнему жизненному распорядку, не могла читать днем, ходила без дела по райцентру, вроде бы прогуливаясь, заглядывала в магазины, звонила Киму в редакцию или Балагурову в райком, записывалась на прием к врачу, приходя в больницу с опозданием, когда уже накопится очередь, но времени оставалось катастрофически много, оно будто остановилось для нее.
Тягостное это безделье было страшным еще и потому, что оно наступило вскоре после возвращения Щербинина, вскоре после того, как из семьи ушел Ким. Больные думы не давали ей покоя, и нечем было отвлечься, забыться, искупить невиноватую свою вину, не было спасительной большой работы. За год «заслуженного отдыха» она сильно изменилась: похудела, ссутулилась, кожа на лице обвисла морщинистыми складками, готова стала совсем белой.
Немного оживилась она со смертью свекрови. Эта смерть как-то встряхнула ее, заставила вернуться к забытой бабьей работе по дому, к сковородкам и кастрюлям, к швейной машине и вязальным спицам; у нее появились общие с соседками заботы, общие разговоры, которые не утешали, но отвлекали от тягостных дум, давали жизни какое-то смысловое наполнение. Если бы у нее были внуки или хотя бы дети жили с ней, тогда было бы совсем хорошо, но Ким снимал комнату у старушки Орины Семеновны, а Валя еще училась в институте и приезжала только на каникулы. Вот на Октябрьские праздники обещалась приехать денька на три, надо успеть довязать к этому времени шарф. Очень красивый будет шарф, ни в одном магазине такого не купишь. Пуховый, цветной, мягкий, он будто гладит тебя, обнимает бережно и ласково.
Ольга Ивановна прислушалась к стуку во дворе, — щелкнула калитка, — посмотрела на часы: видно, совещание какое-нибудь, поздно возвращается ее Иван.
Балагуров вошел шумно, весело.
— Ну, Оля, что есть в печи, на стол мечи — проголодался как волк. Письма от Вали не было?
— На комоде. Разуйся, грязи опять натащишь. — Ольга Ивановна встала, положила вязанье на табурет. — Что так поздно?
Балагуров, кряхтя и отдуваясь, стаскивал у порога сапоги.
— На свиданье ходил... Уф-ф... Такая бабеночка встретилась... Ох!..
— Чуть дышит, а — бабеночка! Иди на кухню, здесь поешь, кавалер.
Балагуров снял галстук, расстегнул
Ольга Ивановна выдвинула из дальнего угла печи сковородку, пощупала ее — горячая, поставила в угол загремевший сковородник.
— Позвонить бы мог. Хорошо вот, печку топила, а то пришлось бы подогревать. — Она взяла концом фартука сковородку, подала на стол.
— Не сом ли? — Балагуров бросил письмо и, потирая нетерпеливо ладонями, сглотнул слюну. — Ну, Оля, осчастливила!.. А запах, запах-то, сто лет такого не слышал! О-о, правда сом! Ну, Оленька!
— Жирный, не налегай на ночь-то, и так тебя разнесло всего.
— Ничего, я немного. Знаешь, Оля, этот Мы-тарин — замечательный мужик, не зря я тяну его в председатели. Такой он проект принес!
Балагуров отложил вилку и взял руками запеченный в тесто кусочек рыбы. Кусок зарумянился, исходил жиром, а запах лука, черного перца и лаврового листа, смешавшись, давал такой вкусный и острый букет, что щекотало ноздри и горло перехватывали нетерпеливо голодные спазмы.
— У-у... М-м-м... Чудо, как вкусно!.. М-м-м...
Балагуров мурлыкал, причмокивая и облизывая пальцы, ел, и маленькие его глаза без ресниц сощурились в щелки от наслаждения, полные губы залоснились жиром.
Ольга Ивановна стояла у голландки, привалившись к ней спиной и спрятав под передник руки, с улыбкой смотрела на блаженствующего мужа. Он знал толк в еде и считал ее одним из первых жизненных удовольствий. Его было приятно кормить, особенно в последнее время, когда она стала готовить сама. Щербинину она тоже когда-то готовила сама, но он не замечал ее кулинарного искусства, был равнодушен к пище и ел что подадут, вкусное или невкусное, горячее или холодное. Впрочем, горячее он замечал и досадовал, потому что всегда торопился.
— Чародейка ты, Оля, ей-богу!.. М-м, чудо!.. Дай-ка кваску.
Ольга Ивановна зачерпнула из молочной фляги кружку крепкого кваса, подала. Балагуров, шумно глотая, выпил, причмокнул, вытер ладонью губы.
— Уф-ф, вот это фрукт так фрукт! Ты не убирай, я отдохну, еще кусочек съем... Так на чем мы остановились? Ага, на Мытарине. Знаешь, Оля, такой он проект принес сегодня — блеск! Ты послушай: мы получаем комбикорма из Ташкента, платим по девяносто — сто рублей за центнер, гоняем машины, жжем бензин, а зимой калечим на этих перевозках тракторы. Зачем? Ведь проще поставить здесь комбикормовый завод, его и строить не надо, просто использовать складские помещения «Заготзерна» и их машины: нории там, сушилки, транспортеры разные, сортировки, которые у них работают два месяца в году. Прибавить к ним еще дробилки, смесители, еще кое-что, и завод готов. Просто? Просто. И в два-три раза дешевле. Или пищекомбинат возьми. Колбасный цех, например. В большом хозяйстве всегда случается вынужденный забой: люцерны росной корова объелась, ногу бык сломал или еще что — на колбасу! Зачем их везти на мясокомбинат в область, когда здесь можно переработать. Или рыба. У нас же море кругом, на такие версты размахнулось море, и вот он предлагает создать рыболовецкие бригады и рыбу консервировать на месте. Просто? Просто. Или кирпичный завод. У нас же здесь такие глины, издавна славятся, по всей Волге наш кирпич шел. И опять недорого и просто — сушильные сараи, обжиговые печи и так дальше. Или утководство...
Ольга Ивановна уже привыкла к восторгам, связанным с различными проектами, которые в последнее время все чаще одолевали ее Ивана. Он быстро возбуждался, достаточно легкого импульса, и все в нем отзовется, приготовится к действию. Прежде он был сдержанней, больше других слушал.
— Утководство тоже Мытарин предложил? — спросила она.
— Нет, Межов. Молодой, дьявол, а тоже крепкий и умница. В отца пошел. А?
— Да, — вздохнула Ольга Ивановна. Положила вязанье в колени и, прикрыв глаза, увидела матроса Николая Межова. Он вручал ей партбилет, запросто приходил к ним домой, всегда серьезный, сосредоточенно-задумчивый. Иногда он приходил с Балагуровым.