Дом (др. перевод)
Шрифт:
Остановившись перед самой дверью, Нортон высунул голову за дверной косяк.
И увидел всю свою семью.
С гулко колотящимся сердцем он отпрянул назад. Внезапно ему стало трудно дышать; он словно получил удар в солнечное сплетение, и теперь, сколько ни старался, не мог втянуть в легкие достаточно воздуха. На самом деле Нортон не удивился, увидев своих родных. Больше того, именно это он и ожидал. Но почему-то в реальности сама встреча обладала таким эмоциональным воздействием, предвидеть которое не помогли ни воображение, ни моральная подготовка.
Родные играли в «Монополию», рассевшись вокруг стола посреди комнаты, и выглядели они
Это был обычный семейный вечер после напряженного трудового дня, но только сейчас что-то было не так, что-то отсутствовало, и Нортон не сразу сообразил, в чем дело.
В библиотеке не было книг.
Ни одной книги.
Почему он сразу не заметил нечто столь очевидное? Все книжные шкафы высотой от пола до потолка были пусты. Темное дерево стен за пустыми полками придавало помещению ту же строгость, которой оно обладало с книгами, однако теперь создавалось впечатление, будто семья играет в «Монополию» в пустом, заброшенном доме, и это производило странное, жутковатое впечатление.
Нортону захотелось узнать, что произошло с книгами? Куда они подевались? Внизу, в отцовском кабинете, все книги стояли на своих местах.
Но ведь это было в том, другом Доме.
Нортон был сбит с толку. Неужели он сейчас находится в Потустороннем Мире? Неужели Дом дал ему возможность навестить призраков, духов, души убитых родственников? Или же, учитывая своеобразную концепцию времени, господствующую в Доме, все временные периоды по-прежнему продолжали существовать? И Дом по своей прихоти швырял его из одного временного отрезка в другой?
Так или иначе, в настоящий момент Нортон не может встретиться со своими родными, не может с ними общаться. Он сделает это позже, когда почувствует себя более сильным, однако сейчас ему нужно побыть одному, подумать, разобраться во всем.
Нортон постоянно стремился донести до своих учеников, что прошлое воздействует на настоящее, и отголоски событий, подобно кругам от брошенного в воду камня, распространяются в будущее. Быть может, именно это и лежало в корне того, что происходит с ним самим сейчас. Быть может, Дом дал ему возможность выявить источник этих волн, возродив Кэрол и изменив жизни Дэниела, Сторми, Лори и Марка.
Быть может, это даст ему возможность изменить положение дел.
Эта мысль вызвала у Нортона восторженное возбуждение и в то же время привела его в ужас, однако чувства эти были мелкими и сугубо личными. Если сказанное Биллингсоном-Биллингсом правда, если Дом – точнее, Дома – действительно поддерживают заслон, ограждающий физический материальный мир от вторжения Потустороннего Мира, то это сравнимо с тем… нет, превосходит возможность, если бы она ему представилась, вернуться назад во времени и убить Гитлера до того, как нацисты пришли к власти.
И все же ничего такого он не испытывал. Вероятно, все дело было в том, что глобальные масштабы нацизма и Второй мировой войны уже подверглись оценке человеческого сообщества, и
И, принимая в расчет возможные последствия, наверное, так оно было и лучше.
Нортон отошел от двери в глубь коридора, стараясь не издать ни звука. Даже по прошествии стольких лет у него в памяти сохранилось местонахождение всех скрипящих половиц, и он старательно их избегал.
И снова Нортон оказался на лестнице. Он начал было спускаться, но, взглянув вниз, увидел на стенах лестничной клетки рисунок, нарисованное голубым мелком огромное лицо, упрощенное, примитивное – такое, какое нарисовал бы не слишком одаренный пятилетний ребенок.
Нарисованная мелом рожица подмигнула ему.
Улыбнулась.
В неуклюже нарисованном рту был только один зуб, и это должно было придавать рожице смешной, забавный вид, но вместо этого она приобрела какое-то дикое, свирепое выражение, и Нортону стало страшно спускаться вниз, проходить мимо этого лица. Человеческая натура странная, но в маленьких масштабах ужас пугает сильнее, чем в больших. Больше всех разговоров о Потустороннем Мире и загробной жизни, больше предполагаемых жутких глобальных последствий этого; именно интимная простота рисунка мелом воздействовала напрямую на нервные центры, отвечающие за страх, высушила слюну во рту, заставила бешено заколотиться сердце и ледяными пальцами стиснула грудь.
Круглая рожица наклонилась влево, вправо, открывая и закрывая однозубый рот.
Она смеялась.
Нортон побежал. Он поступил так не рассуждая, не размышляя, не остановившись, чтобы обдумать варианты и взвесить последствия. В это мгновение он хотел лишь поскорее бежать от жуткого рисунка и его пугающих движений. Пробежав те несколько ступеней, что он уже успел спуститься, Нортон устремился по коридору со всей скоростью, на какую только были способны его старческие ноги. Он не собирался бежать к библиотеке, поскольку не хотел видеть своих родных и показывать им, что он здесь, однако у него перед глазами по-прежнему стояла покачивающаяся улыбающаяся рожица, открывающийся и закрывающийся рот, и воображение подсказывало ему сопровождающий эти движения жуткий треск, похожий на шум школьного кинопроектора – отдельные звуки полностью синхронизированы с движениями рисунка, – и это подтолкнуло его ускорить бег.
Нортон пробежал мимо двери библиотеки. Ему хотелось надеяться, что никто его не заметил, однако он не стал задерживаться, чтобы в этом убедиться. Его замысел заключался в том, чтобы спуститься по черной лестнице, и там он наконец остановился, опасаясь увидеть на стене лестничной клетки другой рисунок. Однако там ничего не было. По крайней мере, ничего такого, что Нортон смог бы рассмотреть при тусклом освещении. Собравшись с духом, он взял себя в руки и сбежал вниз.
Добравшись до конца лестницы без происшествий, Нортон тотчас же поспешил прочь от нее. Сердце по-прежнему колотилось в грудной клетке с такой силой, что он испугался, как бы у него не случился инфаркт. Однако Нортон уже устыдился своей трусости, устыдился того, что обратился в бегство, и, все еще продолжая пятиться от лестницы, дал себе зарок, что впредь не поддастся страху. Да, он запаниковал, подчинился инстинкту, но теперь готов в следующий раз встретить опасность лицом, думать перед тем, как действовать.