Дом Евы
Шрифт:
Автобус подъехал к тротуару, когда мне оставалось полквартала. Я пустилась бежать быстрее – колени под юбкой ходили туда-сюда, сумка колотилась о бедро. Я закричала и замахала руками, пытаясь привлечь внимание водителя. Оставалось всего несколько метров, и тут дверь закрылась. Я успела постучать кулаком по металлической обшивке автобуса.
– Подождите, пожалуйста! – заорала я.
Но водитель отъехал от тротуара, будто не слышал меня. Будто я не имела никакого значения. Будто меня не существовало. Я швырнула школьную сумку на землю, потом наклонилась и сплюнула, чтобы избавиться от невыносимого вкуса Липа во рту.
Глава 2
Вашингтон,
В строю
Элинор
Элинор деловито шагала по территории университета Говард, сжимая в правой руке письмо. На штемпеле была эмблема Альфа Бета Хи, так что она знала – внутри то, чего она ждала: ответ на ее просьбу о вступлении в сестричество.
Весь прошлый год она наблюдала за девушками из Альфа Бета Хи, за тем, насколько важную роль они играли в университете. Шикарно выглядели – всегда в одинаковых сиреневых шарфах, облегающих трикотажных свитерах, в туфельках на каблуке и с блестящими кудряшками. Занимались важными вещами – организовывали передвижные библиотеки для детей сельского Юга, рисовали плакаты в помощь Мэри Чёрч Террелл, которая неустанно боролась с запретом для чернокожих посещать общественные места, и собирали еду для бедных. А еще – и это самое важное – они круче всех в университете танцевали степ. Когда они встряхивали хорошенькими головками, что-то выкрикивали, притопывали и прихлопывали, все вокруг останавливались и смотрели. В университете были и другие сестричества, но девушки в серебряном и сиреневом явно были круче всех – а теперь Элинор перешла на второй курс, наконец получила право претендовать на вступление в сестричество, и ей очень хотелось в АБХ, как их часто называли.
Она пересекла газон, стараясь не наступить на студентов, которые занимались или отдыхали между лекциями на траве, и взбежала по лестнице к своей комнате в общежитии, по пути нечаянно отдавив какому-то молодому человеку ногу – уж больно она была большая.
– Ох, извините! – крикнула Элинор через плечо и поспешила к своей комнате, которая располагалась по левой стороне коридора.
Сердце у Элинор взволнованно стучало. Она попыталась успокоиться, прижав письмо к груди. Наверняка там приглашение в сестричество! Оно изменит ее жизнь. Сделает ее яркой, а не скучной. Популярной, а не незаметной. Сделает частью веселой компании, а не одинокой простушкой.
Элинор не представляла, где взять деньги на вступительный взнос, – после трех семестров родители уже с трудом наскребали плату за учебники и все необходимое. Но это мелочи, она что-нибудь придумает. Элинор просунула палец под клапан конверта из дорогой плотной бумаги и принялась его отклеивать. Руки у нее дрожали. Из конверта выпал листок такой же дорогой бумаги.
1 октября 1948 года
Дорогая мисс Куорлс,
большое спасибо за заявку на вступление и интерес, проявленный к сестричеству Альфа Бета Хи. Мы ценим Ваш энтузиазм и уважение к членам АБХ и к нашим задачам. У Вас правильный настрой, но в этом году у нас было много интересных заявок и мы не сможем предложить Вам место. Старайтесь участвовать в жизни студенчества, хорошо учитесь и попробуйте еще раз в следующем году.
Перед глазами у Элинор все расплывалось; она несколько раз моргнула, потом перечитала письмо еще раз, теперь помедленнее. Она вчитывалась в каждое слово, пытаясь выжать из него значение, противоположное тому, что прочитала в первый раз. Но к третьему прочтению глаза у нее уже жгло от слез. Она все правильно прочла, ей действительно отказали. Элинор скомкала письмо, и тут в комнату вбежала ее соседка Надин Шервуд.
– Почему у тебя такой вид, будто кто-то умер?
Элинор сунула смятое письмо подруге. Надин расправила его одетой в перчатку рукой, просмотрела, а потом бросила в мусорную корзину возле комода.
– Знала бы, что ты хочешь в АБХ, – сразу бы тебя предупредила, что этим все кончится. Чего ты мне не сказала-то? – Надин сняла жакет, одновременно скинув туфли с открытым носком.
– Хотела тебя удивить.
– Милая моя, все знают, что они берут только девушек, у которых волосы прямые как линейка, а кожа светлее бумажного пакета. Как ты-то этого умудрилась не заметить? – Надин уселась на свою кровать, постукивая пальцем по золотому портсигару. – Иногда ты ведешь себя так, будто Огайо на другой планете.
Элинор уже слышала такое про АБХ, но решила, что это просто сплетни. Во-первых, потому что глупо же судить о девушке по цвету кожи, а во-вторых, она знала как минимум двух студенток, которые попали в АБХ и не соответствовали этим требованиям.
– Миллисент в АБХ, а у нее кожа темнее моей.
– Папа Миллисент судья, и семья у них богатая. – Надин закурила «Честерфилд». – Ее мать была в АБХ, и ее родители оба окончили Говард. Это называется «места по наследству».
Этого Элинор не знала. Для нее все это было в новинку. Она развернулась и уставилась на себя в зеркало, висевшее справа от двери. Глаза до сих пор заплаканные, а еще кожа теплого бронзового оттенка, широкий нос, высокие скулы и неплохая копна на голове. Так о ее волосах всегда говорила мать, водя по ним расческой-выпрямителем каждое воскресенье перед церковью. Элинор говорили, что она симпатичная, но она никогда не считала свой цвет кожи достоинством или недостатком. Он просто такой, какой он есть.
Честно говоря, Элинор даже не знала, что неграм есть дело до цвета кожи друг друга, пока год назад не приехала учиться в негритянский университет. В Огайо ближайшими соседями семьи Элинор были итальянцы и немцы, а чуть подальше в их квартале поселилась еще и польская семья. В ее городе негры были слишком заняты тем, чтобы уживаться с соседями, и на то, чтобы соревноваться между собой, их уже не хватало.
– И что мне теперь делать?
– Забыть про этих выпендрежниц и сходить со мной сегодня на танцы.
Элинор выдохнула. У Надин на все был один ответ – сходить на вечеринку. Удивительно, когда она вообще успевала учиться.
– Мне надо работать.
– Ты вечно работаешь. Считается, что колледж – это лучшие годы нашей жизни, а ты никогда не расслабляешься. По-моему, ты в этом году еще ни разу не была на хорошей вечеринке.
– Я должна получать хорошие оценки, Надин. Мои родители столько убивались на работе, чтобы я могла учиться, и я не могу все это профукать, отплясывая линди-хоп.
Элинор хотелось добавить: «В отличие от тебя, я не в рубашке родилась», но Надин таких слов не заслуживала. Она всегда вела себя с Элинор по-дружески, никогда не подчеркивала различия между ними.
Надин встала и распахнула шкаф – он считался общим, но на самом деле почти все вещи там принадлежали ей. Подвигав туда-сюда несколько шикарных платьев, юбок и шелковых блузок, Надин бросила на кровать Элинор платье с круглым декольте.
– Я в него больше не влезаю. По-моему, как раз твой размер.