Дом малых теней
Шрифт:
— И да благословят сии высшие блага паломничество твоего хранителя.— Леонард поцеловал золото руки.— И да будут другие ущербные спасены, как я был спасен.
Он разомкнул футляр и извлек на свет божий маленький конверт. Бережно освободил его от защитного материала — ткань была жесткая, коричневая: обрывок платья короля, что не сносил своей главы. И вот наконец перед Леонардом предстал средний палец правой руки Стрейдера — черный, как солодковый корень, и почти невесомый.
Когда Леонардовы пальцы сомкнулись на мощах, все его тело сотряс сильнейший спазм.
… Вновь обретя дыхание, Леонард оттер пот со лба и переносицы рукой в перчатке. Осторожно, держа древнюю кожаную маску за подбородок, он извлек Смитфилдскую Святыню из сундука. Запах древней мирры и застарелого пота защекотал его ноздри.
Длинные пряди смоляных волос ниспадали с реликвии, мягко щекоча его колени. Он с трупом стоял на ногах, созерцая крапчатую кость Генри Стрейдера — фрагмент черепа с чудом сохранившимся, обесцветившимся обрывком скальпа. Столь опустошающим разум было чувство приобщения к святыне, что он побоялся очередного приступа энуреза.
Задержав дыхание, ощущая, как сухожилия трепещут, словно туго натянутые струны, он водрузил Смитфилдскую Святыню на собственную старую безволосую голову. Когда осколок черепа упокоился на его коже, он пал ниц, опершись на руки, и зашептал из-под своей безликой кожаной маски, плотно прильнувшей к разгоряченному лицу:
— Живи во мне, о Творец, дабы я продолжил твои деяния, и да воскресни вновь. Пока ты оберегаешь и направляешь их, мы так же да будем направлены и спасены.
Глава 40
— Его религия не понимала. Его наука не давала объяснений. Но мой дядя нашел кое-что. И оно проделало столь долгий путь к нему, что ты даже не можешь себе представить. Разумеется, был некий ориентир… путеводная звезда… Как и у тебя, дитя мое.
Пока Кэтрин бежала, оскальзываясь, по отполированному полу коридора, голос Эдит, сухой и властный, снисходил к ней откуда-то сверху, из этого склепного пространства над лестницей, заглушая ее отчаянные, лишенные последнего дыхания призывы к Майку.
Хозяйка дома вещала со своего инвалидного кресла, закрепленного в подъемнике на балюстраде первого этажа, — кресла, что, казалось, вбирает в себя без остатка старушечье чахлое тело. Вот только теперь оно, это тело, выглядело чем-то большим, чем просто скелетик, закутанный в черную ночнушку. Маленькое бледное лицо Эдит, подсвеченное снизу красными сполохами отраженного от коридорных стен света, обрело поистине дьявольские черты.
Майк не был снаружи Красного Дома, этого великого и ставшего уже нестерпимым монолита о множестве башен, крыш, дымоходов и флеронов, царствующего в безграничной и непостижимой ночи. Кэтрин звала его, кричала, мчась по улице, стылой и неосвещенной, к черным воротам. Ответа ей не было.
Главная дверь дома была распахнута, изнутри сочился неуютный красноватый свет. В эту ночь все арочные проходы дома распахнулись, будто бы в надежде завлечь не одного гостя, а целую группу любопытных посетителей.
Откуда-то
Был ли там Майк? Если да, то дела еще хуже, чем показалось сначала. И о чем таком говорила Эдит? Внезапный звук ее голоса, донесшийся сверху, заставил сердце уйти в пятки. И, как всегда, смысл слов, сказанных старухой, был запрятан куда-то в туман.
— Что вы такое говорите? — крикнула Кэтрин, задрав лицо к маленькой фигурке наверху.— О чем вы вообще? Нет у меня никакой путеводной звезды!
Эдит сделала вид, что не слышит ее. Судя по наклону ее головы, она разглядывала небо.
— Мой дядя нашел те места, где они обретаются. Где они похоронены вместе с тем, что осталось от прочих убитых мастеров. В потаенных уголках схоронились они, там и ждали. Ждали новых выступлений. Вы знаете, что стало с Генри Стрейдером. Теперь вам известна судьба остальных Мучеников, чьи имена на слуху. Благой Спеттил. Благой Петтигрю. Они тоже слышали тот могильный зов.
— Мне до этого нет никакого дела! Где моя чертова машина? Вы не имеете права!..
Эдит, игнорируя ее мольбы, продолжала говорить, как если бы ее истинная аудитория пребывала где-то там, в вышине.
— Мой дядя провел годы в поисках того, что осталось от них. Того, что возвратилось в землю после того, как Последний Мученик пал. Но в итоге это они нашли его. Он стал избранным. Возможно, в иные эпохи так было и с прочими Мучениками. Кто теперь скажет наверняка?
— Эдит, с меня довольно. Я не хочу…
— Но что воззвало к Мученикам… То было жизнью наиболее ценной и священной. Той жизнью, что не всякий опознает, в какую не всякий уверует, если только он не юн. Эта жизнь наполняет собою определенные вещи, моя дорогая, в определенных местах. Эти вещи всегда можно починить. И было пришествие — новое, священное рождение для них и для тех, кто уверовал в них.
— Хватит! Майк. Мой друг, Майк. Он здесь? Моя машина пропала! Моя сумка…
— Умолкни, прошу! Ты в истерике. Я не стану общаться с тобой через лестницу. Это в конце концов некрасиво. Поднимись.
Кресло Эдит откатилось назад, за пределы досягаемости винно-красного освещения. Но как она двигалась, что именно вращало колеса, Кэтрин не могла понять. Поскрипывание удалилось куда-то в направлении залы — как и в тот, самый первый, визит, который ныне восприни-i.iлея как какой-нибудь давний, причудливый сон. Сон, о котором хотелось забыть.
Или она здесь окончательно сошла с ума, или ей нужно как можно скорее выйти из зоны влияния Красного Дома, дабы вновь обрести контроль над своим рассудком, памятью, снами и воображением. Сама эта постройка, сам этот ядовитый яоздух, зажатый между стен, действовали на нее как сильный психотропный наркотик, сбивающий с толку и делающий из мыслей хаос.