Дом моделей
Шрифт:
В окне комнаты дежурного по станции Владимир увидел давно знакомую картину. Там, словно на хорошо освещенной сцене, действовала Валя Горелая, плотная молодая дама с высокой, очень черной прической, в форменной серой рубашке. Она сидела у пульта с выемкой посередине, над которым светилась электрическая схема станции, и, сильно перегибаясь к микрофону, торчащему слева от нее, что-то беззвучно говорила. Рубашка, прижатая краем пульта, туго продавливалась, выдуваясь плотно наполненным пузырем вбок, под мышку. Под стулом косо стояли Валины туфли на высоких каблуках, а босые ступни она пристроила одна на другую.
Владимир отвернулся от окна. Большая, более темная, чем воздух, тень заслонила красный светофор, одновременно стало слышно негромкое пыхтенье и стук, и «Северный Кавказ» вкатился в Грозовую. Кое-где открылись
Проходя мимо освещенного окна, он снова глянул – Валя опять что-то говорила в микрофон, потом сняла трубку черного телефона, стоящего на столике... Рядом с пультом стоял парень в брезентовой куртке, туго подпоясанной армейским ремнем, в глубоко натянутой грязнейшей кепке, в кирзачах, из-за левого голенища торчал свернутый флажок.
Не успел Владимир дойти до угла, за которым было его служебное помещение, как сзади хлопнула форточка, и он услышал: «Товарищ сержант! Володя!.. Ну что ты, не слышишь? Иди сюда...»
Он оглянулся и возвратился на несколько шагов. Валя стояла, осторожно высунув в форточку высокую прическу, на стуле, принесенном к окну. Босые ноги не совсем прилично выделялись на красной пестрой обивке.
– Что за крик, – спросил некстати от смущения Владимир, – а драки нету?
– Володя, – Валя высунулась в форточку еще дальше, рубашка тяжело провисла книзу, и одна прядь, зацепившись за раму, выбилась и парила в воздухе, просвечивая на свету. – Володя, слушай, чего я тебе попрошу. Там с фирмой служебный пришел, только я ничего не пойму. Какой-то он не такой, понимаешь? Салоны усе на дороге известны, а это не единица, не двойка, не нодовский, не путеизмеритель, понял... Они из вагона дали мне приказ перецепить их к киевскому в пятьдесят восемь, а как я их перецеплю? У меня ж ни телехраммы, ни телефонохраммы... Та он же вообще у нас по графику не стоит, киевский тот! А составитель Витька Ефимов, через которого они передали, говорит, что вагон чужой и там большие начальники едут... И шо то за служебный еще на мою голову! Володя, сходи, посмотри ты, пожалуйста, – как мне с теми начальниками быть... Наказание...
Владимир молча дослушал Горелую, повернулся и молча же двинулся к началу перрона, туда, где теперь сам разглядел силуэт одинокого вагона, к которому уже подбирался из-за стрелки маневровый, чтобы тащить его с главного хода в тупик. Дело показалось и Владимиру странноватым, хотя сама по себе просьба дежурной по станции – логичной. Если там и вправду едет большое начальство и возникло какое-то недоразумение, кому же и включиться, если не представителю органов? И на кого же и сами руководящие эти товарищи могут рассчитывать в конфликте с молодой и бестолковой дежурной, если не на местную милицию?
Володя за минуту дошагал до противоположного служебным помещениям конца вокзала, и тут произошли два, если можно так выразиться, события. Вопервых, он увидел того самого парня с магнитофоном и в штанах с молниями. Оказывается, незнакомый этот парень вовсе не уехал с фирменным, а продолжал шататься по перрону. Только поравнялся Владимир с краем вокзала, как юноша шагнул ему
– Потише надо, молодой человек. Не дома у себя. Ночное время, люди, может, отдыхают... Документы у вас есть? Куда едете?
Но парень уже осознал свою ошибку. Мгновенно выключив аппарат, он стал складывать, убирать его антенны, бормоча:
– Извини, сержант, все понял... Все понял, будет тишина, наше дело предупредить... Какие документы, я проездом, в Джанкой еду... В Москве двадцать три пятьдесят, понял, поезд ушел. Извини, сержант, исчезаю, наше дело предупредить...
И только было Владимир собрался нюхнуть этого вроде бы с приветом, вроде бы под кайфом – может, колется? или анаша? – болтуна, уже действительно пятящегося, исчезающего во тьме... как вдруг сбоку и сзади, от выходящего сюда черного крыльца буфета, уставленного ящиками и бидонами, его окликнули резко, по-командирски:
– Товарищ старший сержант! Подойдите сюда!
Владимир оглянулся. Из-за ящиков выступил и шагнул к нему подполковник с общевойсковыми петлицами и малиновым околышем. Владимир сделал шаг навстречу и козырнул.
– Старший сержант Бойко? – почти утвердительным тоном сказал подполковник.
– Так точно, товарищ подполковник, – ответил Владимир и, начиная уже слегка удивляться такой оживленной ночной жизнедеятельности на этом обычно и днем-то пустом краю перрона, осторожно спросил: – А в чем дело, товарищ подполковник? Обхожу вот территорию... У вас с билетом трудности? Можно будет обратиться к дежурной...
– У меня нет трудностей, – сказал подполковник и засмеялся. У него было красивое загорелое лицо с мягким украинским носом. Из-под фуражки голубела аккуратно подстриженная седина. Глаз в темноте видно не было. – Но вас, сержант, я хочу попросить о помощи. Я здесь по службе, сопровождаю спецвагон. Вон он стоит...
– Так вы из салона?! – сообразил Владимир. – А я как раз туда, тут у нас дежурная, товарищ подполковник, молодая и неопытная, напутала чего-то...
– Она не напутала, – перебил его подполковник. – А ты, сержант, к вагону не ходи, там тебе делать нечего. Сейчас его поставят в тупик нодовский, а ты скажи дежурной, чтобы, как только киевский подойдет, она его немедля прицепила – и все. Идите, сержант, идите, объясните дежурной ситуацию, правительственный вагон, ясно?! Идите...
Владимир стоял молча. Странное он испытывал чувство, хотя определить это как странное чувство и вообще как чувство не мог бы, будучи к рефлексии, конечно, не склонен. Прежде всего он успел сообразить, что неоткуда этому подполковнику, даже если он внутренних войск, знать его фамилию. Она рядом с лычками не написана... Но, допустим, в Москве сопровождающих инструктируют вплоть до фамилий по каждому линпосту. Допустим... А откуда взялся подполковник здесь, у буфетной помойки, как успел дойти от вагона? И почему стоял там, за ящиками? И главное – где это видано, чтобы такое начальство, которое от самой Москвы – сержант был почему-то уверен, что именно из Москвы, – едет в салоне, прибывало на станцию без предупреждения по всем линиям? Чтобы по крайней мере не было и телеграммы, и телефонограммы у дежурной. И чтобы рядом с ним, с Володей Бойко, не отирались бы еще с середины дня двое-трое из областного управления, в жарких неснимаемых пиджаках, неразговорчивых, по званию не представившихся, облазивших все вокзальные щели и пробродивших весь вечер по перрону с пустыми лицами? Где видано, чтобы начальство такого ранга само входило в контакт с дежурной по станции? Где вообще видано, чтобы ехал салон не со своей дороги – а на наблюдательность составителя Владимир полагался. Так же, впрочем, как он был уверен и в правильности своих знаний относительно порядка следования через станцию большого начальства. Направление южное, оживленное, и все здесь всякого повидали...